Вишня без косточки

— Это песенка, — пояснил я. — Детская песенка, её, судя по рассказам, всё время напевала бедная мисс Нолан.

— Ah, — кивнул Пуаро. — Англичане даже взрослыми помнят все эти стихи, считалки, jeux d’enfants. Вишня без косточки?

— Да. «Любовь моя, вот вишня без косточки, вот хлеба краюшка без корочки, кольцо золотое без конца, без начала, дитя, которое не плачет ночами…» — и дальше, бывает ли такое.

— И что же, бывает?

Я рассмеялся и отбросил вишнёвый стебелёк под деревья.

— Пуаро, это просто песенка. Своего рода загадка. «Коль вишня в цвету — она без косточки, коль хлеб не испечён — он без корочки, покатится кольцо — ни конца, ни начала, и дети не плачут, коли спят ночами».

— Так это la berceuse!.. Как у вас говорят…

— Колыбельная, — подсказал я.

— Точно!

Пуаро неожиданно остановился, взглянул на меня, воскликнул:

— Гастингс, вы гений!

И, ничего не объясняя, зашагал к угловому дому, похожему на корабль.

***

Наутро за завтраком Пуаро был непривычно рассеян — казалось, он даже не замечал, что у него на тарелке. Мы сидели в молчании, пока мой друг не отложил салфетку и не сообщил крайне удручённым тоном:

— Гастингс, боюсь, дело Бэнксов приобретает зловещий оборот.

— Вы же знаете, что всегда можете рассчитывать на меня.

— Mon cher ami, в вас я не сомневаюсь ни секунды! Однако сегодня с утра инспектор Джэпп любезно прислал мне копию медицинского отчёта о mademoiselle Кейти. Взгляните, самое важное отчёркнуто карандашом.

Он кивнул Джорджу, тот подал мне бумаги. Я пробежал глазами абзац, взятый слева в аккуратную квадратную скобку, и с изумлением поднял глаза на Пуаро.

— Асфиксия? То есть, бедная девушка не утонула?

— Именно так. Mademoiselle Кейти Нолан была брошена в воду уже после смерти. И, обратите внимание, «следы неустановленного порошкообразного вещества серебристого цвета на лице и в волосах».

Я непонимающе уставился на Пуаро.

— Ah, Гастингс! Сверкающий порошок, о котором говорила madame Бэнкс! Пыль на дверном молотке!

— В самом деле. Полагаете, здесь есть связь?

— О да. А теперь Пуаро нужно подумать.

С этими словами мой друг удалился в кабинет — и не выходил оттуда два дня. Он обложился книгами, — я с удивлением увидел среди них сборник детских стихов и сказок, — и погрузился в чтение, временами делая пометки на полях. Попытавшись завести с ним разговор, я понял, что ему не до меня, и счёл за лучшее найти себе дела вне дома. Тем более, по словам Джорджа, Пуаро до того ушёл в работу, что даже обед просил подавать ему в кабинет, чего раньше на моей памяти не случалось.

Наконец, в понедельник Пуаро отвлёкся от своих занятий, чтобы ровно в полдень выпить всегдашнюю чашку какао. Я счёл это добрым знаком, но по опыту знал, что расспрашивать его, пока он сам не решит посвятить меня в свои соображения, бесполезно, поэтому просто налил себе чаю и стал просматривать газету.

— Что-нибудь интересное, Гастингс? — спросил Пуаро через пару минут.

— Ничего особенного. Политика, спорт и прочие новости.

— Всё, как всегда. Жизнь à l’ordinaire.

Я ждал, что Пуаро заговорит о деле, но в это мгновение на пороге появился Джордж.

— Сэр, пришёл посыльный. У него сообщение для вас от некой мисс Мэри Поппинс.

— Проводите его в кабинет, — распорядился Пуаро, отставляя чашку. — Идёмте, mon ami.

Худощавый молодой человек, ждавший нас в кабинете, явно нервничал: он теребил в руках кепку и переминался с ноги на ногу. Нос и уши у него были красные, словно он много времени провёл на холоде, поношенные брюки и рукава пиджака покрывала пыль, длинная шея торчала из плотно повязанного полосатого шарфа.

— Это вы — мистер Пуаро, сыщик? — спросил он прежде, чем мой друг успел что-либо сказать.

Пуаро в знак согласия наклонил голову.

— Эркюль Пуаро, к вашим услугам. Это — мой друг и коллега, капитан Гастингс. А вы, monsieur?

— Что?.. А, я — Берт. То есть, Герберт Альфред. Я торгую спичками на углу Черри-Три Лейн.

— И рисуете мелом на тротуарах?

— Откуда вы…

— Следы мела на вашей одежде и пальцах, monsieur Берт. Если не ошибаюсь, мы имели удовольствие видеть одно из ваших произведений. Корабль возле дома Бэнксов? Весьма искусно нарисовано.

Герберт Альфред смущённо улыбнулся.

— Да, сэр, это моё. Когда дождя нет, я рисую. А если дождь, продаю спички — рисовать-то смысла нет.

— Eh bien, monsieur Берт. У вас ко мне поручение? От mademoiselle Мари Поппинс?

— Точно, сэр. Мисс Мэри, сэр. Просила меня непременно сбегать к вам и сказать, чтобы вы пришли с ней повидаться, если сможете. Сегодня, когда она поведёт детей в парк. Сказала, у неё к вам важный разговор, но дома она говорить никак не хочет. Сказала, чтобы не волновать миссис Бэнкс.

— Mademoiselle Мари уточнила, когда она будет в парке?

— С полудня до трёх, сэр. У фонтана в виде розы, там скамейки кругом.

— Благодарю вас, monsieur Берт, — произнёс Пуаро.

И, когда Герберт Альфред, надев кепку, попятился к двери, вдруг добавил:

— Если позволите, один вопрос. Почему вы нарисовали перед домом Бэнксов корабль и этого капитана в алом кафтане?

Герберт Альфред удивлённо взглянул на Пуаро.