Високосный, 2008 год

– сразу уточнил находчивый поэт.

На следующий день, подходя к давно облюбованному месту на платформе метро «Новогиреево», Платон сразу оценил, что он сможет сесть только в следующий поезд.

Теперь его задачей было, при посадке пассажиров на предыдущий поезд, продвинуться как можно ближе к нужному месту у края платформы.

В результате манёвров, после отхода практически полностью заполнившихся вагонов, Платон оказался во втором ряду от края платформы, встав, как всегда, левым боком к её краю и лицом к подходящему составу.

Платон сразу почувствовал себя зажатым между двумя женщинами. Особенно напирала та, что оказалась сзади.

Она пыталась просто выдавить седого интеллигента с его места, своим предпринимательским правым, в смысле части тела, плечиком сильно давя Платона в спину.

Но тот выстоял, практически совершенно не сдвинувшись, лишь слегка покачнувшись от неожиданного напора.

Но тут же скромно возмутилась женщина, подпиравшая своим левым плечиком Платона в нижнюю часть его груди:

– «Мужчина! Не толкайтесь!».

– «А это не я! Вон сзади тётка напирает!» – раздражённо объяснил он.

А та тут же не преминула встрять в разговор, по привычке поскорее отмазываясь от своей вины:

– «Мужчина! Влезли тут, и толкаетесь!».

Выждав паузу, наполненную непрекращающимся, несправедливым ворчанием на него невидимой ему женщины, Платон резко и неожиданно не только для неё, но и для окружающих, положил этому конец:

– «Ну, хватит … пиздить-то!».

Воцарившую на мгновение вокруг откровения Платона тишину прервала шарахнувшаяся из-за инстинкта самосохранения, стоявшая справа от него, женщина. Так, на всякий случай, по-инерции.

Тут же вновь заверещала зачинщица:

– «Мужчина! Вы, что? Я же женщина!».

– «Какая ты женщина? У тебя от женщины только манда осталась! Да и та, наверно, засохшая!» – неожиданно даже для самого себя схамил вконец возмутившийся от вопиющей лжи и несправедливости, Платон.

В воцарившей паузе чуткое музыкальное ухо, наверно, смогло бы услышать щёлканье рецепторов её бортового компьютера фирмы «Тётя Дуся», лихорадочно вычисляющего возможные траектории движения оконечностей тела супостата и последствия этого.

Через мгновение возвратившийся шумовой фон скрыл несколько, поблизости раздавшихся, скабрезных смешков.

Пререкания сторон завершились напряжённым ожиданием приближающегося поезда. Когда двери вагона поравнялись с Платоном, он допустил ошибку, позабыв о женской мести. Он забыл высказывание мудрых, что на свете нет существа злее и коварнее, чем женщины. При открытии дверей, его недавняя оппонентка, не желая пропускать вперёд вредного мужчину, толкнула своими не хилыми телесами толпу вправо.

Однако Платон успел сделать шаг вперёд и опереться правым плечом в ребро дверного проёма, чтобы не быть вытолкнутым за желанные границы. Поэтому, вместо желаемой посадки влево, он вынужден был уйти от толпы вправо, успев сесть на второе место от двери.

Опять у меня с бабами конфликт в метро! И что это они на меня всё прут? Мужики так себя не ведут! А как она испугалась мата?! Как и прошлый раз! Ничего не поделаешь! Придётся этот приём пока оставить на вооружении – размышлял он, постепенно приходя в себя и восстанавливая душевное равновесие.

На работе ему первой встретилась Галина Александровна. Поскольку ещё было некоторое время до десяти часов, Платон не отказал себе в удовольствии побеседовать с бывалой московской интеллигенткой.

Постепенно их беседа коснулась и творчества Платона.

– «Самое смешное, это слышать о своём произведении от человека с отвисшей нижней челюстью: «Ничего… ничего! Продолжай работать!» При этом его челюсть так и остаётся отвисшей, возможно, до следующей части, окончательно опускающей её до земли!».

– «Да, Вы правы!» – согласилась она с, поделившимся о наболевшем, автором.

Платон показал Галине Александровне последние наброски. Та, прочитав написанное им, не удержалась от доброго напутствия:

– «Платон Петрович! Продолжайте сеять разумное и доброе!».

Однако вошедший недобрый не позволил разговору продолжиться.

Коллеги вместе вошли в свой офис и прошли к столу Гудина. Тот – на своё место, а Платон – попить воды – к стоящей рядом тумбе. Он машинально взял свою чашку и, нечаянно взглянув вовнутрь, обомлел:

– «Смотри! Из моей чашки пили, но не помыли! Ну, и в монастырь же я попал?! Ни культуры, ни гигиены?!» — произнёс он вслух для Гудина.