Високосный год: Повести

Похоронив мать, они недолго побыли в опустевшей квартире. Весь вечер Лиза приводила все в порядок в комнатах и на кухне после похорон и поминок. Она плакала тихонько, как бы украдкой, и почти не смотрела на мужа, будто его вовсе и не было. Степан Артемьевич, как мог, помогал ей и, понимая состояние Лизы, больше молчал. Работая в совхозе, он довольно редко бывал в городе, но всякий раз, приехав сюда по делам, непременно навещал Анну Павловну и ночевал у нее. Она была неизменно приветлива и добра, расспрашивала его о сельской жизни, о том, не очень ли трудно руководить хозяйством и хорошие ли там работники. Степан Артемьевич улавливал в этих вопросах и другое — она хотела выяснить, в каких условиях находится дочь и дружны ли молодые между собой.

Убедившись, что у них все в порядке, Анна Павловна успокаивалась, гостеприимно угощала его ужином, стелила ему помягче и ставила у изголовья ночник, зная его привычку читать перед сном.

Она собиралась приехать в Борок, посмотреть, как они живут, но так и не собралась. Степан Артемьевич теперь упрекал себя в том, что все же мало заботился о теще, откладывал это «на потом». И вот это «потом» не состоялось.

Перед тем как уехать в Борок, Лиза села у стола, покрытого тканой гобеленовой скатертью с кистями, и сказала:

— Я здесь прописана. Квартиру сдавать в жэк не хотелось бы. Может, еще сюда придется вернуться… Не стану пока выписываться.

Степан Артемьевич не знал, что посоветовать в этом случае. Сказать, чтобы Лиза выписалась из квартиры и сдала ее, он не мог — боялся обидеть жену. Сам он о переезде в город не помышлял, он теперь окончательно влез в дела борковского совхоза. Подумав, что Лиза, находясь в расстроенных чувствах, не может вот так сразу расстаться с родным домом, он решил: «Ладно, подожду. Время покажет, как быть». И ответил уклончиво:

— Как знаешь, Лизок. Но не будем торопиться с этим.

— Мне так не хочется расставаться с домом, — продолжала Лиза. — Здесь я выросла, тут у меня все, что я имела в жизни. Кроме тебя, конечно…

— Я это понимаю. Ну что же, поедем? — мягко сказал он, проверив на кухне водопроводные краны и перекрыв газ.

— Придется ехать, — вздохнула Лиза. Увидев на комоде портрет матери, взяла его и спрятала в сумочку. Они заперли дверь, оставили ключ соседке, попросив ее присмотреть за квартирой, и пошли на трамвайную остановку.

Едва они сели на мягкое сиденье в салоне «Ракеты», Лиза, бесконечно усталая, изнервничавшаяся, припала головой к его плечу и задремала. Так она и спала всю дорогу до Борка, а он боялся пошевельнуться, чтобы не вспугнуть этот облегчающий сон.

Он сидел в одном положении, приклонив голову к ее голове, повязанной черным, траурным платком, и думал о жизни, в которой со смертью тещи что-то могло измениться. Но что именно и как измениться — не знал. А может, вовсе и не будет никаких перемен?

И еще он думал об отце Лизы. Где он, жив или нет? Отца у нее, можно сказать, и не было вовсе. То есть он был и как бы не был… О нем Лиза никогда подробно не рассказывала. Из случайных, очень сдержанных, разговоров Степан Артемьевич понял, что Лиза была внебрачной дочерью какого-то моряка, который неизвестно где и как живет. Во всяком случае, этот отец, вероятно, забыл, что у него есть дочь, а быть может, даже и не знал об этом. Только так мог объяснить Степан Артемьевич отсутствие отца Лизы на похоронах. Эта сторона жизни Лизы была скрыта от него, и он чувствовал, что она полна огорчений, быть может, и драматизма. Наверное, она влияет и на характер жены. Но он не расспрашивал Лизу ни о чем, боясь, что это будет неуместным и бестактным. «Всё выяснится, — решил он. — Бог с ним, с отцом. Какое мне до него дело! Важно, что Лиза со мной и я люблю ее».

В два часа дня они сошли с теплохода и направились домой. Степан Артемьевич за хлопотами не успел позвонить в совхоз, вызвать машину, и никто их не встретил. Лиза не обиделась на это и предложила пройти пешком, «как в первый раз».

По узкой тропинке, протоптанной пассажирами через заливной луг, и дальше картофельным полем они шли в Борок. Лиза вспоминала, как было здесь три года назад, после их свадьбы. Все тогда казалось для нее непривычно новым, она вырвалась из тесноты и сутолоки большого города на природу. Тогда дул теплый ветер, светило солнце, спокойные облака плыли в голубом небе. А сегодня — небо сплошь в серых тучах, холодный ветер треплет метлицу на обочине и белые ромашки в низинке. На лугу, видимо, недавно работала косилка, трава лежала в рядках и подозрительно темнела. Степан Артемьевич взял горсть недосохшего сена, мягкого и вялого. Оно начинало буреть, Степан Артемьевич вздохнул с видимой досадой.

— Ты чем-то огорчен? — спросила Лиза.

— Солнца нет, сено не сохнет, совсем испортится. Надо бы ворошить почаще, да без меня тут не распорядились.

— Ничего, высохнет, — успокоила она. — Ведь еще только середина июля.

— В погожие дни для сушки надо совсем немного времени. А теперь… Одним словом — сеногной. Есть такое слово в сельском лексиконе.

— Что же делать?

— Надо нажимать на силос.