Висталь (том 1)

Итак, сначала. Ранним осенним утром, когда одноцветность зелёной краски природы превращается в разноцветные красно-жёлтые тона, и сама природа становится меланхоличной, задумчивой и романтичной, Висталь шёл по главной улице города, названной в честь первого корвета, посетившего этот порт, «Светланской», по направлению к Океанскому проспекту. Повернув в центре налево, он продолжил свой путь, и, поднявшись по не очень крутому для этого города склону, вышел к Покровскому парку. Пройдя по алее в парке, он очутился на небольшом пятачке, справа от центра, которого, стоял памятник Петру и Февронии Муромским. Чья любовь снискала себе память в поколениях. И пусть это была абсолютно обычная любовь для Русского человека, но в силу мифотизации, и предании их жизни необычных качеств, они стали народными персонажами, и образцами для страждущих душ. Хотя, если кто-либо заглянет в действительную историю их любви, узнает немало неприглядных фактов, что присущи всяким бракам древности, как, впрочем, и современности. К примеру, лишь один всем известный факт в этом идеальном браке, как болезнь Петра, и шантаж Февронии, пожелавшей выйти замуж за князя, будучи обычной крестьянкой, в обмен на его исцеление. Ну да опустим эти факты, дабы не нивелировать общей картины жития идолов.

На лавке, недалеко от памятника, сидел Человек, для которого всё это было естественным образом жизни, он не страдал ни восторженностью, ни отчаянием, сталкиваясь с возвышенным и изысканным в жизни, и всем подлым и мерзким, присущим этой же жизни. Висталь подошёл, и, поздоровавшись, присел рядом. Прошу прощения за нарушение вашего уединения, меня зовут Висталь. Артём…, откликнулся незнакомец, на приветствие. И в голове у Висталя заиграла музыка, и послышались стихи:

Артист забав и развлечений

Как клоун в сумрачном лесу

Так равнодушен к возвышению

И к снисхождению своему…

Бежит по выжженной дороге

Бросая в поле колоски

Скорее в дьяволе, чем в боге

Питает искренность души…

Шторм, для стоячего болота

Для лживой черни – ураган

Терновый шарф, – для идиота

Для подлой нечисти, – капкан…

Циничный чёрт, насмешник веры

В счастливый, радостный конец

Разоблачитель ложной муки

Со всей серьезностью борец…

Он верит только в правду смеха

В круженье танца бытия

С самоиронией завета

С игрой плотвы понятия…

Он предпочтёт почёту, – славу

Безмерной вечности, – лишь миг

Отвергнет всякую преграду

Воспетый метром, – озорник…

Сменяет золото – на краски

Краюху хлеба, – на струну

На склепах мира, справит фрески…

Заставит петь, ночь и Луну…

Заставит петь, ночь и Луну…

Он так свободен и беспечен, – игрой своею одурманен…

И так силён и беззаботен, как будто гангстер на привале…

Жесток, проворен, беспощаден, – но с благородной честью дружен…

Так развращён своей отвагой, – но в час лихой всегда разумен…

Кто мог понять его? – Лишь ветер, и оценить его натуру…

Кто мог простить его? – Лишь Солнце, что не живёт надеждой к миру…

Но нет нужды в нём к пониманию, и к покаянию нет причины…

Он строит собственные замки, на плато мировой долины…

Что-то часто ко мне стали подходить в этом парке? Не далее, как вчера, я также мирно сидел здесь, и ко мне подошёл человек, сопровождаемый явным бомжем, и сходу протянув руку, хотел поздороваться. Я, немного опешив от такой наглости, спросил его, не подавая руки; Мы знакомы? На что он, смутился, и, представившись бардом, музыкантом и поэтом, с наплывающим разочарованием на лице, снова протянул руку. На что я сказал; Вот с этого и надо было начинать…. И пожал ему руку. Он явно недавно был из тех мест, где заправляет преступность, и где беспардонность и хамство в порядке вещей, если оно не переходит неких определённых границ. Определённых лидерами так называемого «преступного мира», в котором всё, – мораль, право, справедливость и честь, имели и имеют своё место в экзальтированном, своенравном виде, и где правила и законы, исходят из присущего этому миру чувства справедливости, основанной на тех же моральных аспектах, но в несколько упрощённом виде. Здесь всё сведено к свойственному Чарлзу Линчу и его последователям, немедленному возмездию, без судей и адвокатов, построенному на очевидности свершённого, не требующего никакого разбирательства. И пусть здесь также существует прощение, но в несколько урезанном виде, только если преступивший неписанный закон, имел благородные с точки зрения морали преступника, цели, и мотивы, которыми он руководствовался, не были подлыми, предательскими, и не шли от пошлого и низкого страха червяка.