Витающие в облаках

— Все стихает. Я долго жду, чтобы они за мной вернулись. Еще дольше до меня доходит, что они не намерены за мной возвращаться. Я засыпаю на солнце. Когда я просыпаюсь, кожа у меня красная и болит. Солнце уже садится за верхушки деревьев, и холодает. Я боюсь, что сейчас из воды огромным лососем вынырнет рыба-ведьма и съест меня.

— Я снова засыпаю. Просыпаюсь я на рассвете — на озере лежит туман, но к тому времени, как меня приходят искать, он уже успевает рассеяться и солнце снова стоит высоко в небе. Я единственная пациентка местной больницы, страдающая одновременно от солнечных ожогов и от переохлаждения. Эффи и Лахлан сказали, что я от них убежала, но я думаю, что на самом деле они хотели от меня избавиться.

— Почему?

— Потому что они были плохие, разумеется.

— Но ведь ты же научилась плавать и управляться с лодкой от своей сестры, разве нет? — удивляюсь я. — Или это было позже?

— Не от нее, она меня никогда ничему не учила. Я научилась на случай, если она захочет меня утопить.

Chez Bob

Я ожидала застать Боба спящим, но он сидел на диване, смотрел «Учись и играй», ел яблочное пюре «Хайнц» из баночки и непринужденно болтал с невидимым собеседником:

— И таким образом, я признаю, что определенность и истина всякого знания зависят единственно от познания истинного Бога, так что, пока я не познал Его, я не мог в совершенстве познать ничто другое. Имеет ли право Декарт сделать такой вывод?

Заметив нас, Боб поднял взгляд и сказал:

— Привет.

— Привет, — дружелюбно отозвался профессор Кузенс.

Боб кивком указал на Протея, делящего с ним диван, и виновато произнес:

— Я только доедаю то, что он не захотел.

Протей был подперт подушками в полусидячем положении. С головы до ног его покрывали подозрительные пятна — не только яблочное пюре, но, как услужливо подсказал Боб:

— Мармит, рисовая каша «Амброзия» и «Завтрак-готов». Эта тварь прожорлива, как баклан.

Да, верно говорят, что рыбак рыбака видит издалека.

Профессор Кузенс осторожно взгромоздился на единственное свободное сиденье — стул, некрасиво задрапированный трусами Боба с картинками из «Доктора Кто».

— Почему Протей здесь? — спросила я у Боба.

— А, эту тварь так зовут? — Боб задумчиво осмотрел младенца.

— Это мальчик. Это ребенок Кары, ты его уже сто раз видел.

— Ах да! — воскликнул профессор Кузенс. — Конечно, такая крупная девушка, от нее всегда пахнет скотным двором. А он славный парнишка, правда?

— Но почему он здесь? — терпеливо допрашивала я.

Боб со вздохом кроткого страдальца оторвал глаза от Большого Теда, Маленького Теда и их веселых друзей:

— Потому что эта девушка его тут оставила.

— Какая именно из всех возможных миллионов, если не миллиардов, девушек мира?

— Она сказала, что она твоя подруга.

— Терри?

— Нет.

— Андреа?

— Та, красивая. — Лицо Боба просветлело, как у набожного католика при упоминании Мадонны.

— Оливия?

— Она сказала, ей нужно что-то сделать, и попросила тебя приглядеть за ним.

Видимо, Протей теперь играет роль Курилки в игре «Жив Курилка». Или «письма счастья», которое надо обязательно переслать дальше. Возможно, он — принеся удачу и богатство всем, кто послушно передаст его дальше, и злополучные последствия тем, кто не передаст, — в конце концов попадет обратно к Каре. Сколько лет ему тогда будет? И сколько нужно времени, чтобы младенец, переходя из рук в руки, обошел весь земной шар? (Вот это был бы интересный эксперимент.)

— А не проще ли найти его мать и отдать его ей? — предложил профессор, разматывая с головы красный шарф, словно марлю с вареного пудинга.

— Эта, как ее, сказала что-то типа того, что Карен пойдет на собрание женского, как его там, на Виндзор-плейс, — сказал Боб.

— Ты имеешь в виду Кару?

— Я имею в виду?..

— На собрание группы борьбы за раскрепощение женщин?

— Круглое окно! — завопил вдруг Боб, обращаясь к телевизору.

Протей заерзал от ужаса.

Все ли в порядке с Оливией? И уж не аборт ли она пошла делать? Если я ее подруга, то, кажется, не очень хорошая.

Я предложила профессору чашку чаю, но тут отключили свет — к большому отчаянию Боба, которому теперь не суждено было увидеть, что именно покажут зрителям через круглое окно.

Боб наконец узнал профессора Кузенса и стал с жаром объяснять ему идею своей дипломной работы.

— Это про Джекила и Хайда, потому что речь идет типа об одном из универсальных мифов западного общества. — Боб увлеченно размахивал руками, словно жук с нарушенной координацией конечностей. — Прасюжеты, праистории, прамифы, понимаете?

Профессор заметно обеспокоился и спросил Боба, давно ли тот заикается.

— Враг изнутри! — воскликнул Боб, игнорируя вопрос.

— Стивенсон? — Профессор морщил лоб, стараясь угнаться за мыслью Боба.

— Нет, «Звездный путь», — терпеливо разъяснил Боб. — В результате сбоя транспортера капитан Кирк превращается в двух людей сразу — хорошего Кирка и плохого Кирка.

— А, дуалистическая теория добра и зла! Манихейство, зороастризм…

— Да, да, но самое интересное то, что хороший Кирк не может жить без плохого Кирка. О чем это нам говорит?

— Ну…