Витающий в облаках

Сама же Ангелина Ковальская-Смарагдова (в праздничном прошлом «женщина-птица», любимица публики, виртуозно работавшая на двух трапециях сразу) умерла в Витебске, в доме призрения, существовавшем иждивением монастырской общины и благотворительностью губернской знати, и была похоронена внутри монастырской ограды, в десяти шагах от церковной паперти. На более чем скромной известняковой плите её могилки сохранилась почти полностью дата смерти: «14 сентября 19…3 (не то 19…8) года». Более точно эту скорбную дату назвать невозможно: третья и часть четвёртой цифры выщерблены осколком снаряда, разорвавшегося почти полвека тому назад над правым приделом церкви. В памяти же людской — т. е. в памяти богомольных старушек, из уст в уста и из поколения в поколение передававших эту историю, забывая одно и присочиняя другое, — в памяти их сохранилась не столько эта дата, сколько обстоятельства смерти Блаженной Ангелины. Обстоятельства загадочные и даже нелепые, но содержащие в себе несомненный для старушек элемент святости.

Рассказывают разное. Но во всех этих рассказах, каждый из которых по-своему противоречив и причудлив, упрямо повторяются одни и те же детали, выдумать которые вряд ли возможно. Их слишком мало для того, чтобы с достаточной полнотой и достоверностью восстановить интересующие нас события. Однако и сами по себе эти детали способны воздействовать на воображение человека неравнодушного, сохранившего детское неверие в обыденность мира и хоть в малой степени склонного к безрассудным мечтаниям.

Говорят, например, что и в смерти лицо Ангелины было прекрасным. Прекрасным не той скорбной красотой довременного увядания, что была свойственна ей при жизни (умерла Ангелина совсем молодой, не то двадцатипяти-, не то тридцатилетней), но красотой «ангельски-чистой», радостной и радующей. Говорят о неземной улыбке, озарявшей её мертвое лицо; о том, что перед смертью сподобилась она узреть Ангела Господня, а может быть, и Самого Господа — мол, Ему-то она и улыбалась столь лучезарно и весело. О том, что церковные колокола зазвонили сами собой при её отпевании и продолжали вызванивать сладчайшую мелодию всё то время, пока прекрасное тело Блаженной Ангелины выносили из церкви и опускали в могилу, а смолкли (тоже сами собой и сразу, как никогда не смолкают колокола), едва лишь первая горсть земли упала на её саван. О том, что голуби (все, как один, белые) слетелись с монастырского подворья и образовали как бы живой трепещущий венец над её могилой, стройно вознесшийся в небо и растаявший в осенней пронзительной сини…

Оставим эти религиозные бредни. Уж они-то наверняка выдуманы, хотя и повторяются в доброй половине «свидетельств».

Но возможно ли выдумать, что похоронили Ангелину с открытыми глазами? То есть так велика была радостная сила её улыбки, так лучист, пронзителен и весел был взгляд её изумрудных глаз, что ни обряжавшие покойницу, ко всему, казалось бы, равнодушные бабки, ни монастырские служки, ни сам отец настоятель — никто не решился погасить этот взгляд, опустить и придавить её веки пусть освящённой, но нечистой медью пятаков. Так и похоронили Ангелину с глазами, устремленными к Богу, и даже лицо её прикрыли не плотной безрадостной тканью савана, а прозрачной вуалькой. Да, да! — легкомысленной светской вуалькой! И даже сквозь эту вуальку — мимо неё, из-под неё, возле правого ушка — пробился на волю шальной золотистый локон. Чтоб витебские богомолки такое выдумывать стали? Не верю. И вы не верьте, потому что это ещё не всё.

2. Вознесение при жизни

Вознесение живой Ангелины с земли на небо — самая невнятная и запутанная часть нашей истории. Всяк по-своему толкует как само намеренье Господа приблизить к себе не токмо бессмертную душу, но и бренное тело Ангелины Ковальской, так и причины отказа от первоначальных Божественных планов.

И хотелось бы отмахнуться от этой мистической чепухи, от страстных, полушёпотом, уверений, что де вознеслась, что, мол, Ангел Господень, а то и Сам Христос наш Спаситель на руки её из коляски взял и над грешной землёй вознёс — над прудом с кувшинками, над часовенкой, — а когда душа её отлетела, опустил бережно и растаял, как не был…

Но как ни разноречивы, как ни путаны эти рассказы, а всё же и в них всплывают одни и те же детали. Например, имена свидетелей вознеснния.

В любом варианте легенды ими оказываются Демьян и Нестер Буйновичи (иногда — Демид и Нестер), сыновья-погодки вдовой приютской прачки, бывшие тогда ещё отроками. Часто упоминается и некий молодой человек с плоским деревянным ящиком на ножках (мольбертом, судя по описанию) — отроки де видели его мельком, когда в страхе бежали прочь от пруда, а в лицо не запомнили.