Витенька

Объяснений им никто не давал, уже позже выяснилось, как именно погиб их сын и почти вся его рота. Роту десантников, где служил Витя, послали прикрыть тылы блокпостам у какого-то чеченского села. Для этого им дали приказ занять высоту для контроля над одним из горных путей. Так как командование посчитало, что боевиков в том районе быть не может, десантников отправили без разведки и поддержки с воздуха. Но в горах рота наткнулась на прятавшихся боевиков, завязался бой и ее окружили. У боевиков был большой численный перевес, больше тысячи против сотни десантников, но все равно ребята держались стойко и бой шел почти сутки.

Командование федеральных войск однако за это время не послало ни поддержки с воздуха, ни подкрепления. Побоялись брать инициативу, запрашивали распоряжения из штаба, офицеры перекидывали решение друг на друга. В армии каждый вертолет был на счету, за него несли материальную ответственность, а за солдат ответственности никакой, только письмо родным послать да труп в цинковом гробу. Командир полка — нос до потолка, так вообще, в ответ на предложение послать роте подмогу, отвечал, что у роты все под контролем, так, небольшое столкновение, мы разберемся сами.

В итоге, после многочасового боя, почти вся рота погибла, кроме шести человек. А боевики потом ушли опять в горы. Вроде их пытались поймать и окружить и вроде даже кого-то поймали, но все это уже было махание кулаками после драки. Журналисты потом передавали слова погибшего командира роты, которые, не дождавшись помощи, он крикнул по радио: "Вы, козлы, вы нас предали, суки!"

«Жаль подмога не пришла, подкрепление не прислали, нас осталось только два, нас с тобою… обманули».

Алексей Николаевич ходил в военкомат, в военную прокуратуру, обращался даже в свою партию Единая Россия и везде пытался выяснить, как так вышло, что роту его сына послали на опасное задание. Ведь они были почти все новобранцы и должны были находиться в части на экстренный случай. И везде он получал отписки, какие-то шаблонные канцелярские ответы, что этот вопрос не к ним, что так решил кто-то из командования, и на верху во всем разберутся. В военкомате он видел таких же мужчин и женщин — отцов и матерей, молодых женщин — жен и подруг. Все ходили с заплаканными глазами, в которых угасла всякая надежда, и их там пинали, как и его, по разным кабинетам, стараясь скорее отделаться.

Попытался он узнать правду и среди своих знакомых военных. И вот один из его старых военных друзей, тоже офицер — генерал-полковник запаса, позвонил ему и позвал к себе в гости, обсудить это все. И в одну из суббот, через три недели после гибели сына, Алексей Николаевич поехал к нему на дачу. Друга звали Лебедев Александр Юрьевич, в запас он вышел позже Алексея, пройдя перед этим и Афганистан, и первую чеченскую. Алексей Николаевич уважал его как честного и умного офицера и всегда прислушивался к его мнению.

Дача Лебедева была небольшая, но красивая и уютная: двухэтажный дом с гаражом и подвалом, где были устроены банька и бильярд. Алексей Николаевич подъехал к воротам дачи в условленное время, хозяин уже ждал его. Он открыл ворота и, после того как друг заехал внутрь, затворил их и подошел к нему. Алексей вышел из машины, они поздоровались, обнялись, после чего Лебедев провел его в дом. Сам он часто приезжал сюда со всей семьей, женой и взрослыми детьми, но сегодня был один. Они прошли на второй этаж дачи, где у Лебедева был домашний кабинет. В кабинете, с отделанными деревом стенами и потолком и большой картой России на стене, стоял диван, рабочий стол с креслом, секретер с папками и книгами и маленький чайный столик, на котором сейчас стояла посуда, дымился чайник и лежали всякие чайные угощения. Лебедев усадил гостя на диван, сам сел в кресло и придвинулся к чайному столику. Налив чаю себе и гостю, он наконец начал разговор:

— Ну что, майор, слышал о твоем несчастье, прими мои соболезнования. Жаль твоего сына, хороший был парень, настоящий солдат, — сказал Лебедев своим густым рокочущим голосом.

— Спасибо, Александр Юрьевич.

— Давай без церемоний, мы оба в отставке. Просто Саша.

— Хорошо, Саша.

— Часто мне приходилось беседовать с родителями погибших ребят, и солдат, и офицеров. Всегда тяжело это, Алексей. Что сказать, как утешить? Никак. Все солдаты чьи-то сыновья, мужья или отцы. Жалко всех. Я хоть и был всю жизнь военным, с восемнадцати лет, но согласен, что самая лучшая война та, которую не начали.