Витязь в овечьей шкуре

— Кстати, Ольга, скажи своей любимой сестре, что она большая, набитая соломой дура. И, будь любезна, не смягчай эпитетов.

— Я забыла тебя предупредить, — пробормотала Ольга. — А что, этот шут гороховый уже появлялся?

— Еще как появлялся! Вы вообще — спрятали меня, называется! А потом всем, кому не лень, даете мой адрес. Выходит, за Ерискиным слежка была. И это вы меня рассекретили с Ксюшей.

Ольга долго ныла и извинялась, прежде чем положить трубку.

Наташа отказалась от завтрака, взяв с собой чашку чаю. Уж сегодня-то она потрудилась на славу! Злость на Покровского оказалась отличным стимулом для ударной работы. На обед он позвал ее сам, внимательно оглядев папки, перекочевавшие из одной стопки в другую.

— Как вы думаете, — спросил он, — сколько времени потребуется на то, чтобы привести архив в божеский вид?

— Я постараюсь все сделать побыстрее, — холодно ответила Наташа, поднося вилку ко рту.

На Генриха она старалась не смотреть, потому что видела в его поведении явные признаки волнения, что ее не просто настораживало — пугало.

Версия с бесстыдными фотографиями казалась ей самой удобоваримой. А там — кто его знает? Эти чертовы ноги под кроватью не давали ей покоя.

Азор, которого выпускали погулять, а потом снова затащили внутрь, повсюду бегал и цокал когтями. В какой-то момент они с собакой остались в доме одни — Генрих о чем-то спорил с садовником возле беседки, Марина с Валерой отправились прогуляться, а Покровский засел в гараже и чем-то там стучал. Наташа встала размять спину и вышла в холл, сладко потягиваясь. Потом вспомнила про нож и подумала — на месте ли он? Хорошо ли она его спрятала?

На всякий случай она решила это проверить и отправилась на второй этаж. Азор побежал следом, вырвался вперед, резко свернул вправо и боднул головой дверь комнаты Генриха. Ворвался внутрь, промчался вихрем по помещению и выскочил. По дороге что-то такое уронил, и это что-то с грохотом повалилось на пол.

— Балда такая! — попеняла ему Наташа и засунула голову в комнату.

На полу валялись сброшенные псом вещи, которые Генрих, по-видимому, достал из комода.

Ящики комода были открыты, а вещи лежали повсюду, в том числе и на стульях. Наташа двумя руками стала собирать все, что оказалось на полу.

В том числе там была довольно большая шкатулка, из которой вывалились фотография и письмо. На снимке была изображена довольно молодая женщина с прелестными ямочками на щеках и задорным взглядом. Наташа повернула фотографию обратной стороной и прочитала: «Дорогому Генриху на память, Мария».

Значит, это его жена — та, что не справилась с управлением машины и разбилась на дороге. Надо же — она моложе Генриха, и намного! Бумага, на которой было написано письмо, на уголках пожелтела, выходит, этому письму тоже не день и не два.

Наташа не собиралась читать письмо, она только кинула на него взгляд и немедленно зацепилась им за слова: «В моей смерти прошу никого не винить». Господи боже! Неужели жена Генриха покончила с собой?! Наташа торопливо развернула бумагу и начала лихорадочно шарить глазами по строчкам. «Я делаю это, потому что не могу больше жить во лжи… Я люблю не своего мужа, а другого мужчину. Люблю давно и безнадежно. Если у меня все получится и я отойду в мир иной, расскажите Андрею, как я его любила…»

«Черт знает что такое! — про себя возмутилась Наташа и очень быстро спрятала бумаги в шкатулку. Захлопнула ее, положила на стул и быстро вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. — Невероятно! Немыслимо! Жена Генриха беззаветно любила Покровского и из-за него покончила с собой! Направила машину в дерево или в ограждение. А Генрих после этого продолжает спокойно трудиться в его доме. Что эти странные люди себе думают? Что они чувствуют?!»

Интересно, знает ли об этом письме сам Покровский? Если знает, то как он с этим живет, каждый день встречаясь с Генрихом и отдавая ему распоряжения? До вечера Наташа ломала голову, но потом ей пришлось переключиться на дела текущие. Необходимо было следить за временем, чтобы ничего не прозевать.

Около шести вечера Марина со своим Козловым отправилась в Москву, на праздник цветов.

Наташа не знала, что это за праздник, но ей было завидно. Жизнь этой парочки ничем не омрачена — кроме, неудовольствия вредного папаши, разумеется.

У Валеры имелся старенький и дряхленький автомобильчик, на котором он приехал в Березкино.

— На чаевые купили? — не преминул поддеть его Покровский, когда увидел это чудо на колесах. — Лучше бы копили себе на образование.

И теперь Наташа слышала, как Марина прощается с отцом, а он, хмыкнув, отвечает:

— Надо было вызвать такси. Не нравится мне эта тачка. Вдруг у нее по дороге отвалятся колеса или лопнет тормозной шланг?

— Она в хорошем состоянии, — отбивался Валера.

— Моей прабабке сто четыре года, — злобно возразил Покровский. — Можно сказать, она тоже в хорошем состоянии, но концы может отдать в любой момент.