Витязи в шкурах

— В секцию карате ходил. Мода в те годы была: кричали «ки-й-а!» по подвалам. С нунчаками баловались. Тот же кистень, только легче. В спецназе меня кое-чему учили. После тренировок руки вспомнили…

— Много половцев убил?

— Шестерых. Седьмого мне приписывают. Хана Василько зарезал.

— Сам еще не научился?

— Чего цепляешься?

— Непривычно. Преподаватель университета, кандидат наук, человек образованный, можно сказать — культурный, бродит по дорогам с кистенем, аки тать, и губит напропалую души половецкие. Пусть языческие, не крещеные, но все равно…

— Чего их жалеть? Все равно мертвые — восемь веков прошло.

— Это когда мы с тобой в двадцать первом веке. Но мы здесь. А как самого убьют?

— Как меня могут убить в двенадцатом веке, если я родился в двадцатом?

— Парадоксы любишь? Я тебя в бане не зря осматривал. Как человек из двенадцатого века может посадить синяк тому, кто по твоей теории еще не родился? Кроме того, они живые люди. Радуются, плачут, стонут от боли…

— Не знаю, Кузьма, — вздохнул Вольга. — Если откровенно, то и думать не хочу. Все мои предки были военными, отец хотел, чтоб я пошел в офицерское училище. А меня, дурака, на историю потянуло. Какой из меня ученый? Сдуру нашел древний клад, сдуру прославился, по недоразумению защитил кандидатскую диссертацию. Учил студентов, в чем сам едва разбираюсь. Отец прав. Здесь мои знания не нужны. О своей истории они знают больше, чем все наши академики вместе взятые. Они в ней живут. Если я могу быть здесь полезным, махая кистенем, то я буду им махать. И еще… Я вдруг понял, что мне нравится. Воевать, командовать людьми… Огромное удовольствие доставляет перехитрить врага, внезапно напасть на него, уничтожить. Взять добычу. Вот! — Вольга поднял обе руки, показывая браслеты, — один был золотой, другой серебряный. — Не только и даже не столько для красоты. Серебряный в любой момент можно поменять на лошадь, золотой — на две. Все свое носишь с собой. Просто и функционально.

— Натурализовался, значит?

— Приспособился. После сечи я привел в Путивль тринадцать смердов — с оружием и на конях. Сегодня княгиня Ярославна дозволила мне набирать свой отряд. Улеб будет водить опытных воев, а я тех, кто от сохи. Народное ополчение. Вспомогательные операции, партизанская война против мелких отрядов противника, в случае осады города встанем за заборола. Я здесь нужен, делаю важное дело. Это моя родина, пусть и древняя. Могу и должен ее защитить. Ты меня какими-то степными бандюгами попрекаешь, жалеешь их. Хоть раз видел, что они творят? Женщины со вспоротыми животами в сожженной деревне? Маленькие девочки, изнасилованныех всей ордой — насмерть! Задумывался, что испытал этот ребенок в последние минуты своей жизни? Как он плакал и стонал?!.

— Прости, Аким! — Кузьма тронул его за руку. — Или тебя лучше Вольгой звать?

— Старик сказал Вольга, пусть так и будет, — сердито сказал Аким. — Чтоб не путать. Ты, я вижу, тоже не потерялся?

— По схожим обстоятельствам. Я сын колхозного механизатора и сельской фельдшерицы. Мама с детства врачом стать мечтала, но выучилась только на фельдшера. Хотела в медицинский институт поступать, да вышла замуж, дети пошли. В медицинском заочного факультета нет… У нас дома учебники были, справочники врача, анатомические атласы. Любимое мое чтение с малых лет. Наизусть знал. Вся родня хотела, чтоб во врачи… А я в филологи…

— Чем операции делаешь?

— Есть здесь один кузнец… У него дед Людотой звался, прадед, отец, он тоже Людота… Династия кузнечная. Показал ему на пальцах, кое-что для ясности нарисовал угольком. Мастер, на лету схватывает. Конечно, инструмент минимальный. Пара скальпелей, кривые иглы — раны шить, пилка, зажимы примитивные… Ты вот про спирт спрашивал. Идем!

Кузьма взял со стола глиняный светильник, поправил плавающий в масле фитилек. Длинным коридором они прошли чуть ли не весь дом, выстроенный буквой «П», спустились по деревянной лестнице в комнату с большой печью посреди. Кухня, понял Вольга. Кузьма поставил светильник на большой стол и зашарил в углу. Вытащил и водрузил к свету выдолбленное из короткого бревна корыто. Вольга заглянул внутрь. Вдоль корыта, скрученная спиралью, лежала медная труба. Концы ее выходили наружу с обеих сторон.

— Самогонный аппарат?!

— Перегонный, — довольно сказал Кузьма. — Вот тебе и спирт.

— Где взял трубу?

— Людота… Я объяснил, он взял медный прут и расковал его на наковальне в полосу. Затем нагрел ее, завернул щипцами длинные стороны на железном пруте в трубу, получившийся шов сварил на горячую молотом. Труба вышла не идеально круглая, но из нее ж не стрелять? Потом мы набили ее песком, снова нагрели и обернули несколько раз вокруг полена. Змеевик готов. Корыто мне выдолбили за белку, да еще долго кланялись вслед. Вот еще, — Кузьма показал изогнутый медный рожок. — Узким концом надеваю его на край змеевика, широким закрываю дырку в крышке глиняной корчаги, где кипит брага. Соединения обмазываю тестом — и все! Меланья в корыто холодную воду подливает, из трубки капает в горшок…

— Где брагу берешь?