Витязи в шкурах

Вольга послушно повернулся. Марфуша, окунув веник в шайку с горячей водой, вновь повеяла на него жаром, а потом принялась стегать — но уже не так сильно, как по спине. Вольга посматривал на нее из-за полуприкрытых век. Марфуша росточком и впрямь была меньше, чем ему показалось вначале. Худенькое, почти как у подростка, тело. Две небольшие девичьи грудки, как упругие капельки, покачивались в такт замахам веника, но при этом задорно смотрели сосками вперед. Бедра не широкие, но и не узкие — в самый раз. Русые, с заметной рыжинкой густые волосы ниспадали вдоль плеч ниже пояса. Такие же, рыжеватые, кустились под мышками и на лобке.

Марфуша махала веником старательно, закусив верхнюю, пухлую губу. Чувство, овладевшее Вольгой у крыльца, воротилось, но уже было уже не таким сильным. Блаженная истома овладела им, заставив прикрыть глаза.

— Здрав будь, боярин! — услышал Вольга и поднял веки. Марфуша, бросив истрепанный почти до самых прутьев веник кланялась ему. — Здрав будь, княже! — поклонилась она Улебу и скрылась за дверью. Когда все трое вышли из парилки, ее уже нигде не было.

В мыльной Кузьма заставил гостей по очереди окунуться в большой бочке с холодной водой, затем принялся тереть им спины мочалом. Домывались гости уже сами, натирая тела и волосы щелоком и окатываясь из шаек водой, нагретой камнями.

— Как парилка? — подмигнул Кузьма Вольге, поднося ему очередную шайку. — Чем хороша русская баня — гостя можно хорошо рассмотреть и себя показать! Не научили их еще попы наготы стесняться.

— Тебя она тоже… парила? — тихо спросил Вольга, оглядываясь на князя. Улеб, не обращая на них внимания, с наслаждением плескался в бочке, растирая мочалом плечи.

— Не сподобился! — улыбнулся Кузьма. — В первый раз ее в бане вижу. Раненые ей про ваши подвиги уши прожужжали — прибежала посмотреть вблизи. На тебя особо. Высокий, красивый, да еще и прыгун-удалец.

— Сейчас как дам шайкой!

— Я ж не половец… Прибереги гнев для них, боярин. Дите она еще горькое. У нас бы в школу ходила.

— И вдова?

— Как видишь. На масленицу выдали замуж за такого же молоденького. Тот пошел вместе с Игорем — и сгинул.

— Может, жив?

— Списки живых, за кого выкуп требуют, давно привезли. А тут еще кое-кто из полона вернулся, рассказал, как молодого боярина — стрелой… Вдова. В мужа даже влюбиться не успела. Оба сироты, под опекой князя Игоря росли, но в разных городах. Впервые друг друга на свадьбе увидели. Оба боярского рода, но не богатые. За Марфушей приданого — эти хоромы старые, да пара холопок, за ним — несколько весей. Она в них даже побыть не успела. Муж ушел в поход и всех слуг-мужчин в Поле увел. Там и полегли — у Марфуши ни одного слуги доме не осталось. Когда меня Улеб к Ярославне привез, княгиня сюда определила. Хоть какая-то защита дитяти. Конечно, не принято, чтоб посторонний мужчина в доме вдовы жил, но время военное. Да и мужчина я особый, — криво улыбнулся Кузма. — По происхождению, считай, смерд, годами в отцы ей гожусь, по положению в обществе, считай, слуга. Правда Марфуша ко мне, как к ровне… Золотая девочка. Поосторожней с ней, боярин — голову сверну. Мойся! — Кузьма встал. — Я еще воды принесу…

Пока гости парились, их одежду унесли, оставив взамен в предбаннике чистые рубахи, порты и онучи. Все трое, утеревшись холщовыми полотенцами, переоделись. Вольге рубаха и порты оказались коротки, Улеб с Кузьмой улыбались, глядя, как он пытается тянуть узкие рукава от локтей. Кончилось тем, что Вольга махнул рукой и застегнул на голых запястьях свои браслеты. Улеб, перетянув рубашку поясом, вопросительно глянул на Кузьму:

— К раненым?..

* * *

В большой горнице было сумрачно. Свет, пробивавшийся в маленькие слюдяные окошки, едва разбивал полумрак, выхватывая из него большие рогожные мешки, набитые сеном. На мешках лежали люди, прикрытые одеялами. Не спали. Несмотря на полумрак, князя узнали — в горнице радостно загомонили.

Улеб склонился над ближним к нему воем, молодым, но уже с наполовину седыми усами и головой.

— Здрав будь, княже! — тихо сказал раненый, с трудом улыбаясь серыми губами — видно было, что ему больно говорить.

— Ты здрав будь, Тит! — ответил Улеб. — И быстрее — мне в войске здоровые нужны.

— Когда везли сюда, думал: помру, — сказал Тит. — Половчин саблей живот разрубил, кишки были видны. Но здесь лекарь добрый, — он перевел взгляд на Кузьму. — У него, говорят, все выздоравливают.

Улеб сунул в руку раненого несколько серебряных монет.

— Когда за табун серебром заплатят, еще дам. Здрав будь! — и перешел к следующему раненому. Вольга и Кузьма остались возле Тита.

— Что ты ему делал? — спросил Вольга, кивая на раненого.

— Зашил и все, — пожал плечами Кузьма. — Сабля кишки не задела: я понюхал рану — дерьмом не пахнет. Продезинфицировал и зашил. Смотри! — он откинул одеяло и рубашку Тита. От бока до бока поперек живота раненого шел ровный красивый шов. — Жара у него нет, значит, рана не гноится. Поправится.

— Чем шил?

— Сверху шелком, внутри — кетгутом. Как положено.

— Откуда здесь кетгут?