Витязи в шкурах

Степка боялся даже пошевелиться.

— Знает, но не хочет даром, — улыбнулся тот, что был в золоченом шлеме. — Путивльский отрок. Дай ему белку, Вольга!

Вольга полез в калиту и сунул что-то Степке в руку. Мальчик глянул — резана! Целая резана! Он машинально попробовал монету на зуб и торопливо сунул за щеку. Это ж как повезло! И всего лишь дорогу показать! Да он бы и даром…

Всадник не опустил его на землю, как ожидал Степка, пересадил на конской шее лицом вперед, и они поехали по узкой улице. Степка гордо посматривал по сторонам, смертельно жалея, что Васька сейчас его не видит. Васька глядел на Вольгу издалека, а он скачет с ним на одном коне. Пусть Васька держал в руке настоящий меч, но коне с воеводой он не ездил никогда! И вряд ли когда поедет!..

У ворот указанных Степкой боярских хором Вольга ссадил мальчика и властно постучал в створку ручкой кистеня. Гостей видно ждали: ворота растворились сразу же. Всадники заехали во двор, в широко распахнутый проем Степка увидел, как навстречу им спускается с крыльца кто-то коренастый, с короткой бородой клином. Коренастый улыбался, разводя руки в стороны. В левом ухе его поблескивала большая серебряная серьга.

Ворота затворились. Высокие — не влезть! Мальчик вздохнул и побежал к себе домой. Резана приятно грела щеку — вот мать обрадуется!..

* * *

— Заждались, заждались — все глаза проглядели! — приговаривал коренастый с бородкой, по очереди обнимая Улеба и Вольгу. — Раненых ваших еще вчера привезли. А вас все нет и нет!

— С табуном была морока — пока пристроили, — пояснил Вольга. И спросил, отступая: — Ты-то как, Кузьма?

— Увидишь! — улыбнулся Кузьма. И продолжил: — Так, по запаху чую, что меду вам налили, а вот в баню не сводили. У нас с утра топится, — Кузьма обернулся к крыльцу. — Так ведь, бояриня?

Вольга глянул. На крыльце стояла маленькая худенькая женщина в белой рубахе и синей поневе. Черный вдовий убрус обрамлял юное, почти детское лицо. Маленький, вздернутый носик, россыпь мелких веснушек на щеках, большие, синие-синие глаза… Вольга застыл. Юная вдова также не сводила с него взора.

— Что заледенел? Кланяйся хозяйке! — шепнул Кузьма.

Вольга неловко согнулся в поклоне. Улеб последовал его примеру.

— Добро пожаловать, гости дорогие, — звонким голосом сказала хозяйка и тоже поклонилась.

— Поведу их в баню, — сказал ей Кузьма, — парить. Пришли кого-нибудь, Марфуша, в помощь. Хоть Меланью, — он перевел взгляд на стоявшую у ворот кряжистую холопку.

— Попарим! — улыбнулась хозяйка и убежала в дом.

— Кто это?.. — хрипло спросил Вольга, не отрывая взгляда от двери.

— Похожа, знаю, — тихо ответил Кузьма, — я и сам поначалу обомлел. Но Дуня выше ростом. И постарше. Идем! — подтолкнул он Вольгу.

В предбаннике он внимательно осмотрел голых гостей, бесцеремонно поворачивая их и ощупывая.

— Надо же: такая сеча, а хоть бы одна ранка! Только синяки. Ты похудел, — сказал, обращаясь к Вольге. — Пуд сбросил, не меньше. Одни мышцы и кости. Слышал, чудеса в сече творил? Прыгал в два роста?

— Жить захочешь — не так прыгнешь! — буркнул Вольга.

В парной Кузьма уложил гостей на застланные золотистой соломой полки, взял железными щипцами большой камень из раскаленной груды на печи, бросил в деревянную шайку с водой. Белый клуб взлетел вверх, в шайке грозно забурлило. Кузьма сунул в побелевшую от пепла горячую воду два березовых веника и плеснул на камни из другой шайки. Столб горячего пара ударил в низкий потолок, сладко запахло горячим хлебом и какими-то травами. Горячий, влажный воздух в одно мгновение заставил покрыться тела мужчин крупными каплями пота.

— Полежи пока! — сказал Кузьма Вольге и достал из шайки распаренный веник. — Сначала князя, спасителя нашего. Ему первому честь.

Он помахал веником над спиной Улеба, нагоняя жар, после легонечко, едва касаясь кожи, прошелся веником от пяток до плеч, а затем, все увеличивая силу удара, стал хлестать по ногам, бокам, спине… Улеб блаженно постанывал. Звуки от хлестких ударов заполнили тесное пространство парной, поэтому Вольга и не расслышал, как растворилась дверь. Вдруг почувствовал, как на спину повеяло горячим. Глянул искоса и едва не вскочил. У полка с распаренным веником в руках стояла Марфуша. В чем мать родила.

— Лежи смирно, боярин! — сердито сказала она, придавив ладошкой затылок Вольги. — Не то ударю ненароком — глаз вышибу.

Вольга уткнулся лицом в горячую солому, почти не чувствуя, как горячий веник охаживает его. Но скоро умелые удары парильщицы заставили и его постанывать от наслаждения. Марфуша била то наотмашь, то мягко, то растирала ему спину и ноги горячими листьями.

— Ворочайся, боярин! — велела, когда Вольга уже совсем впал в истому. — Спереди парить буду.

Вольга замешкался.

— Давай, давай! — подбодрил его Кузьма, хохотнув. — А то бояриня осерчает, еще не то отобьет.

— Вам бы только охальничать! — рассердилась на него Марфуша. — Гость ведь!