Витькины небеса. Жить ради Победы

      Бабушка вернулась через неделю, исхудавшая, но словно ожившая. В глазах её светился огонёк.

– Ну, чем ты тут занимался без меня? – спросила она заглянувшего в её угол Витьку.

– Да всё как обычно, – отвечал внук, соображая, догадалась ли бабушка, что он тут без неё искал икону. – Рыбу ловил, купался вчерась, вода ещё не очень тёплая.

– Знаю, знаю, – хитро щурилась бабушка. – Я тоже тут на днях купалась.

– Да ну! И где ж ты, бабуш, купалась?

– А в реке Великой.

– Это в такую даль ты к своему знакомому дяде Коле ходила? – Витька скосил глаза на предмет, закрытый материей, который бабушка устанавливала на комод.

      Вот она, икона, догадался мальчишка. Бабушка не спеша сняла материю. На Витьку смотрел добрыми глазами седобородый дед. Паренёк словно прилип к его лику взглядом. Не в силах оторваться, он тихонько неуверенно спросил:

– Бабуш, а кто твой знакомый, к которому ты ходила?

– Так вот он и есть, – отвечала бабушка, поклонившись образу, – Никола Великорецкий.

– Как же ты такую тяжесть, да в такую даль носила? – дивился Витёк, таращась на икону.

– Так ведь не одна я была, люди добрые помогали. Только не рассказывай никому.

      А ещё бабушка удивила внука тем, что твёрдо заявила, что отец жив и вскорости даст о себе знать. Причём говорила она об этом не так, как Витька раньше: мол, жив и точка. Нет. Бабушка говорила об этом спокойно и уверенно, как о чём-то точно ей известном. Постепенно вера эта передалась всем домашним. Поэтому, когда радостная тётя Глаша принесла от папки письмо, очень она изумилась, что письмо то приняли с радостью, но не особенно ему удивляясь.

      Отец нашёлся. Но то, о чём сообщал батя в письме, было воистину ужасно. Он рассказывал, как всю зиму наши войска пытались, но никак не могли взять город Ржев. На участке фронта, где воевал батя, тактика командиров Красной армии была предельно проста: бить в лоб. Практически каждую ночь на передовую перебрасывалось подкрепление. Поутру новобранцев строили в шеренги, зачитывали им приказ взять высоту N. И с криками «Ура!» те уходили по пояс в снегу под огонь фашистских пулемётов. Как правило, к обеду от пополнения ничего не оставалось. Всё это продолжалось день за днём, неделя за неделей. Рассказывали даже, что один немецкий пулемётчик сошёл с ума от такой мясорубки, принялся с диким хохотом бегать по полю, размахивая руками, пока его не пристрелили.

      Так образовалась на их участке фронта одна из многочисленных «долин смерти»: поле, усеянное останками наших солдат. Когда по весне сошёл снег и трупы начали разлагаться, начался сущий ад. Зловоние, тучи мух. Батя служил связистом при штабе, ему приходилось регулярно ползать по этому месиву из распухших, лежащих в три слоя трупов, кишащих червями, под огнём неприятеля, чтобы соединять перебитые телефонные провода. А новобранцев всё гнали и гнали на штурм под пулемёты. Продолжалось это до тех пор, пока не прислали нового командира. Прежнего командира расстреляли. А новый отдал приказ обойти высоту с фланга и ударить немцам в тыл. К исходу того же дня с минимальными потерями высоту взяли.

      Вскоре батина дивизия перешла в наступление, но оказалась в котле в лесах где-то между Ржевом и Вязьмой. Их бомбили и расстреливали. Кольцо постепенно сжималось. Шли долгие недели в окружении. Давно кончились продукты. Солдаты ели кору с деревьев и траву. Боеприпасы таяли, словно снег по весне. Поступил приказ бросить раненых и идти на прорыв. В том ночном бою мало кто выжил. Но папка выжил, он вообще вышел из окружения без единой царапины. А от их дивизии осталось лишь две сотни штыков.

      Настоящее чудо, что батя выбрался живым и невредимым из этого пекла. Но все домашние, да и ребята-подселенцы были напуганы этим письмом. Страшно представить, что могло случиться с отцом, попади это письмо в НКВД. Действительно, много папке пришлось пережить, раз он об этом даже и не подумал. Видать, инстинкт самосохранения совсем перестал работать. Письмо это решили в тот же вечер сжечь и никому о нём не рассказывать. Но когда после ужина хватились, письма нигде не было. Его долго искали, но так и не нашли. Все терзались сомнениями: куда же оно могло запропаститься?

15. ТРЕВОЖНОЕ ЛЕТО СОРОК ВТОРОГО

      Витёк совсем перестал улыбаться. Подолгу теперь просиживал он в одиночестве на опустевшей голубятне, смотрел куда-то вдаль, размышляя про войну. Настоящую, не книжную и не киношную. Войну, описанную в пропавшем батином письме. Горы трупов. Солдаты, погибшие ни за что ни про что. Особенно возмущала разум мальчишки мысль, что человек, возможно, всю жизнь готовился воевать, изучал военное дело, отрабатывал стрельбу и приёмы рукопашного боя, хотел совершить множество подвигов. А ему отдавали приказ идти на вражеский пулемёт. И он погибал в первом же бою, не успев принести Родине хоть какую-нибудь пользу. Всё это никак не укладывалось в голове.