Витькины небеса. Жить ради Победы

      Вдруг из бабушкиного угла донёсся тихий шорох. Витёк насторожился. Вор? Парнишка осторожно подбирался к цветастой занавеске, отделявшей бабушкин угол. «Я же теперь почти военный, при штабе как-никак состою», – мысленно подбадривал себя Витька, но это как-то мало помогало. Сердце, колотившееся всё быстрее, хотело выскочить из груди. Ещё один шорох. Точно, там кто-то прячется. Собравшись с духом, как в атаку, бросился Витька на занавеску, желая резко откинуть её. Но вместо этого запутался в ней и, обёрнутый занавеской, с криком шлёпнулся на того, кто там прятался. Орали оба. И Витька, и тот человек, на которого он свалился.

      Чуть успокоившись, распутавшись, увидал Витёк перед собой не менее перепуганного, чем он сам, Степана, одного из их подселенцев. С облегчением Витька выдохнул:

– А я д-думал, что в-вор к нам з-забрался.

– М-монетка з-закатилась, а я искать п-полез, – оправдывался Степан.

      Эпизод этот быстро забылся. Ведь вскоре вернулась бабушка с детьми, мама пришла с работы, затем появились и остальные подселенцы, Семён и Миша. Витька всем рассказывал про свою важную должность. Все за него радовались и поздравляли.

      Где-то через пару недель улыбающаяся почтальонша протянула Витьке драгоценный бумажный треугольник. Письмо от бати. «Ух, как здорово! Надо папке написать, что я теперь сам работаю, в штабе!», – думал Витька, разворачивая листок.

      «Здравствуйте, дорогие мои, любимые мама, жена, дети. Пишу вам моё последнее письмо. Нашу штрафную роту вывели на передовую. Завтра рано утром пойдём в атаку на немецкий укрепрайон. Будем искупать кровью вину перед Родиной. Шансов остаться в живых у меня нету. Не первый день здесь продолжается мясорубка. Так что, когда вы прочитаете это письмо, меня уже не будет. Ещё в середине зимы подошли мы ко Ржеву; думали, с ходу его возьмём. Но так до сих пор ничего и не вышло. Сколько народу тут погибло – не сосчитать. Непрерывно здесь идут кровавые бои за каждый куст, за каждую кочку, за какой-нибудь давно разрушенный сарай, которые переходит то к нам, то снова к немцам. Не знаю, будет ли когда-нибудь всему этому конец. А для меня конец уже близок. Что такое ад, я теперь знаю. Может, на том свете будет легче. Нет у меня перед завтрашним боем ни страха, ни тревоги. Пойдём в атаку за Родину, за Сталина! Так надо.

      Так прощайте, родные мои, и простите, что не дал вам всё то хорошее, что мог дать. Думал, всё впереди, успеется. А теперь, стоя на краю, понимаю, как важна была каждая минутка, проведённая с вами. Живите за меня и не поминайте лихом. Прощайте».

17. ТРЕЩИНА В СЕРДЦЕ

      Трещину, оставленную в печи разрывной пулей, наспех залепили. Печь вроде ничего, грела Витькино семейство, как ни в чём не бывало. А вот как залепить те трещины, что оставило последнее папкино письмо в сердцах домочадцев? Уж несколько недель прошло, как получили они от отца тот прощальный треугольник. И с тех пор не было от бати ни слуху, ни духу. Про то, что написал отец в этом письме, посторонним, от греха подальше, уж и не рассказывали. Мама предлагала сжечь письмо, пока не поздно, да бабушка не дала, запрятала в своём углу. На расспросы подселенцев, что пишет батя, не отвечали – ну их!

      Витьке поручили работу не дюже сложную. Он относил повестки заводским работникам, призываемым на ВСЕВОБУЧ. Желаешь ли ты пройти всеобщее военное обучение – об этом не спрашивали. Если приносили повестку, то отказаться от прохождения курсов возможности не было. Да никому такая мысль и в голову не приходила. Вот и топали голодные, усталые, отпахавшие у станка двенадцатичасовую смену рабочие в располагавшийся неподалёку от заводской проходной барак военно-учебного пункта. Там ещё часа по два, по три зубрили они уставы РККА, учились разбирать-собирать винтовку и обращаться с противогазом.

      А штаб ВУП находился на территории 32-го завода. Должность курьера обязывала Витьку постоянно курсировать между учебным бараком и штабом. Да ещё посылали его со служебными записками по цехам. В них начальник ВУП Стрелков и начальник штаба Иванов строго требовали с руководителей цехов объяснений: почему тот или иной их работник не присутствовал на учёбе? Ведь, пропуская занятия ВСЕВОБУЧА, будущий призывник тем самым подрывал боеспособность Красной Армии. А начальники цехов обычно слали в ответ записки о том, что в связи с выполнением срочного задания, срыв которого, опять же, грозил подрывом боеспособности Красной Армии, такой-то работник по приказу оставался работать сверхурочно. В общем-то, каждый из начальников со своей стороны прав, думал Витька; главное, что все пекутся о боеспособности Красной Армии.

      Витёк поначалу очень гордился своей полувоенной должностью. Ещё бы! Ведь на вопрос домашних: «Куда собираешься?» можно запросто ответить: «На работу. В штаб». Или поздно вечером, зайдя в избу, этак небрежно бросить: «Сегодня дел навалилось! Пришлось в штабе задержаться». Младшие дети при этом таращили глазёнки, а мама с бабушкой украдкой поулыбывались.