Витрины великого эксперимента

Рост числа иностранных гостей в начале 1920-х годов соответствовал постепенно усиливающемуся признанию большевиками того, что к западным государствам, а также к непролетарским и некоммунистическим сегментам этих обществ необходим последовательный подход. Массовый голод 1921 года (совокупный результат катастрофической практики большевистских хлебных реквизиций, разрушения экономики, связанного с мировой войной и революцией, и, конечно, засухи) привел к кризису в продвижении позитивного имиджа СССР. Поскольку голод вызвал не только приток иностранцев, но и более серьезные попытки повлиять на западное общественное мнение, он оказался одним из наиболее важных контекстов, в котором вызревали международные пропагандистские операции советской системы.

Максим Горький, хотя и находился во все более натянутых отношениях с Лениным и всей советской верхушкой из-за преследований интеллигенции, по-прежнему рассматривался в качестве фигуры, призванной обращаться к внешнему миру. В июле 1921 года писатель высказывался уже от имени не революционного социализма, а российского культурного и научного наследия, достаточно известного западным интеллектуалам, призывая «всех честных европейских и американских людей» спасти «страну Толстого, Достоевского, Менделеева, Павлова, Мусоргского, Глинки и т.д.»^{81} Международная помощь голодающим означала для нового режима увеличение возможностей и одновременно — опасностей, наряду с особой смесью внешних и внутренних задач. После длительных переговоров советское правительство предоставило западным организациям помощи голодающим небывалую свободу действий внутри страны, и в том числе в охваченных голодом губерниях. Гораздо большему числу иностранцев удалось посетить Советскую Россию, а сопровождение этих визитов впервые озаботило заинтересованных лиц. Громогласное воззвание к западному общественному мнению о помощи голодающим выдвинуло возможность влиять на формирование образа нового режима у посещавших страну внепартийных, но значимых для Запада фигур, а это уже могло принести вполне конкретные плоды — признание нового государства ведущими западными державами, что являлось главной задачей советской дипломатии. В данном смысле внутренняя задача приема иностранных гостей оказывалась теснейшим образом связана с международными целями формирования нужных взглядов и общественного мнения на Западе.

Докладная записка, направленная в августе 1921 года Красину, в то время влиятельному представителю Советской Республики в Великобритании, советским уполномоченным в Париже, указывает на осведомленность автора этого документа относительно новых возможностей, появившихся в связи с кризисом. Записка написана после призыва Горького и в разгар переговоров, которые привели к Рижскому соглашению, выработанному Гербертом Гувером (как главой благотворительной организации «Американская администрация помощи» — American Relief Administration, традиционно известной под аббревиатурой «АРА» — ARA) и представителями большевиков. Автор записки утверждает, что сочувствие, вызванное в среде русской эмиграции, может повлиять на западное общественное мнение и таким образом привести к более эффективному сотрудничеству заграницы с советским правительством. Однако в то же время голод явно обозначил перспективу того, что Запад узнает о «слабостях» советского режима и, конечно, попытается заставить его пойти на максимальное число уступок. Эту опасность можно нейтрализовать, если содействовать сочувствующим советской власти зарубежным общественным группам. В целом можно обойтись без традиционной дипломатии и обратиться непосредственно к «общественности» западных стран^{82}.