Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

К осени радикальные элементы в партии начали кампанию против «вышедших из моды» концепций индивидуальной свободы, равенства перед законом и независимости правосудия. В речи, произнесенной в Бонне в конце мая, я уже предупреждал об опасности такого развития событий. В декабре я посчитал необходимым высказаться более ясно. 150-я годовщина основания Бременского клуба давала мне возможность изложить свое мнение перед двумя тысячами слушателей, среди которых были ведущие члены партии, собравшиеся в этом старинном ганзейском городе. Я остановился на вопросах, о которых Гитлер менее всего хотел слышать: на растущем беспокойстве народа в связи с наступлением на основы правосудия, ограничением церковной деятельности и возможностей свободного существования отдельной личности. «Народ разделяется на два лагеря, – утверждал я, – на тех, кто отказывает в праве на независимое развитие индивидуума, и тех, кто видит в этом основу существования».

Отчаянно нападая на террористические методы нацистов, я заявил: «Те, кто не принадлежит к партии, не должны считаться гражданами второго сорта с ущербными правами». Всякая революция сталкивается с проблемой обуздания своих порывов в целях установления порядка в управлении. Если она оказывается не в состоянии сделать это, то основные ценности, на которых строится народная жизнь, подвергаются уничтожению. Я сравнил антиклерикальные тенденции партии с большевистскими. Их кампанию, направленную против судебного аппарата, я сравнил с нападением на самое понятие законности. Мои утверждения встречались бешеными аплодисментами, и было ясно, что я выразил мысли, разделявшиеся огромным большинством моих слушателей. Присутствовавшие там партийные лидеры сделали свои собственные выводы. В то время как встречать меня по прибытии собрался весь партийный синклит, при отъезде на вокзале не было видно ни единого партийного мундира и не было отдано ни одного нацистского приветствия. Сенатор Бернхард, который провожал меня на поезд, благодарил за сделанное выступление, добавив, что подобная критика стала теперь исключительной редкостью, благодаря чему пресса перестала быть органом выражения общественного мнения.

Президент уехал из Берлина в мае 1934 года, чтобы восстановить силы в спокойной атмосфере своего деревенского имения Нейдек. Он был уже очень болен, и это был последний случай, когда я видел его при жизни. Я поехал проводить его, и последние его слова, сказанные сильным, командным голосом, были: «Дела пошли совсем плохо, Папен. Смотри, постарайся их выправить».

Дела и вправду становились все хуже. Вместо того чтобы дать народу передохнуть, партийные экстремисты только наращивали революционный темп. Они жаловались, что у них обманом отняли окончательную победу и что до сих пор слишком много консервативных элементов занимают ведущие посты в правительстве, государственном аппарате и армии. Мероприятия, проведенные до сих пор коалиционным правительством, оказались значительно менее радикальными, чем то, чего ожидали эти люди, или же то, что, по всей вероятности, было им обещано вождями. Теперь они начали требовать выполнения этих обязательств, и в первую очередь – в отношении установления своего полного контроля в армии.