Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Если демократию предполагалось сохранить путем объединения партий под знаменем национал-социализма, то такое решение следовало рассматривать исключительно как временную меру, рассчитанную только на период до появления новой интеллектуальной и политической элиты. Я напомнил своей аудитории о выводах, к которым пришел столетие назад французский министр иностранных дел граф де Токвиль, опираясь на результаты Французской революции. Он рассматривал принципы равенства и равных возможностей для всех граждан как взаимоисключающие и подвергал сомнению положение о том, что идеи демократии являются единственной основой для решения социальных проблем. Если каждому будут предоставлены равные шансы на успех, то различия в индивидуальных способностях скоро породят новую аристократию, занимающую доминирующее положение в обществе, как бы она при этом ни называлась. Эта аристократия затем будет стремиться к поддержанию этой формы «равенства» тираническими методами. Единственным результатом при этом станут только перемены в руководстве. События в Советской России доказали правильность утверждения де Токвиля. Царя заменили комиссары, но условия существования простого народа не улучшились. Мы вовсе не намеревались последовать этому примеру и установить навсегда диктатуру. Мы хотели с помощью национал– социалистического движения заменить ставшую неработоспособной систему на нечто лучшее.

Политические деятели могли бы изменить форму государственного устройства, но настоящая проблема заключалась в том, чтобы придать форму и содержание жизни отдельных людей. Народ желал справедливого, ответственного правительства. Я упомянул о своих надеждах на восстановление монархии. «Надежды Германии исполнятся только с приходом верховной власти, которая будет стоять над политической борьбой и над политическими демагогами и будет независима от конфликтов, происходящих в промышленности», – говорил я. Страна должна решить, основывать ли ей свою общественную жизнь на принципах христианства, которые на протяжении столетий служили ей опорой, или согласиться с уничтожением этих принципов, как того требуют нацисты. Я был убежден, что методы нацистов могут вести только к разрушению. В свое время они утверждали, что только личные заслуги дают право стать членом партии. Теперь же мы оказались в ситуации, когда партийные умы оспаривают право специалистов с международной репутацией заниматься своей профессиональной деятельностью, если они не состоят в партии. Национал-социалисты, подавляя свободу и угрожая безопасности личности, стремятся уничтожить всякую веру в прежнюю иерархию ценностей. Они хотят, чтобы закон превратился в прислужника партийной доктрины, а равенство перед законом и независимость судебной системы считают устарелыми понятиями. «Одна только пропаганда не делает людей великими, для этого необходимо историческое признание их заслуг. Создание государства и определение его формы не может проводиться террористическими методами. Подавление независимой мысли указывает на смешение понятий жизненной энергии и животной жестокости и демонстрирует уважение к голой силе, что представляет опасность для нации».

Я закончил, призвав Гитлера раз и навсегда порвать с теми членами его партии, которые занимаются искажением его политической линии. Всякий великий человек, призванный сыграть решающую роль в исторических событиях, обязан контролировать те революционные силы, которые вынесли его на вершину власти. «Ни один народ не может находиться в состоянии непрерывной революции, если хочет оправдать свое историческое бытие. Бесконечное изменение жизненных условий не позволяет создать прочную основу существования. Германия не может жить в постоянном беспокойстве, которому сейчас не видно конца».

Поначалу и профессора, и студенты, слушавшие мой каскад обвинений, казались ошарашенными и почти не верящими своим ушам, но постепенно я ощутил, что все они увлеклись той свободой, с которой я продолжал свою критику: «Если мы предадим наши культурные традиции, забудем уроки нашей долгой истории и пренебрежем нашим положением в Европе, то упустим лучшую возможность, которая, по всей видимости, может представиться нам в этом столетии. Если наш континент надеется сохранить ведущее положение в мире, то нельзя терять ни минуты. Мы должны обратить всю энергию на дело морального возрождения и забыть о наших мелочных обидах. Мир находится в переходном состоянии, и лидерство может достаться только народу, который полностью осознает свои традиционные обязанности».

Меня приветствовал взрыв аплодисментов, полностью заглушивших крики протеста присутствовавших нацистов, как если бы это обрела язык сама душа германского народа. Я чувствовал, что изложил некие основные истины, которые теперь были не менее значимы, чем и всегда прежде. Оставался открытым вопрос – согласится ли Гитлер перестроиться в соответствии с потребностями общества.