Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Я чувствовал громадное облегчение, сбросив таким образом лежавший на душе тяжелый груз, и лично был готов принять любые последствия своего поступка. Геббельс отреагировал даже быстрее, чем я ожидал. У нас была договоренность, что запись моего выступления будет передана по радио в тот же вечер. Он, должно быть, моментально осознал политическое значение сказанного мной. Радиопередача была запрещена, а пресса получила указание избегать всяких упоминаний о моей речи. Одна только «Frankfurter Zeitung» успела опубликовать в тот же вечер несколько выдержек из нее.

Едва узнав о введении запрета, я сразу же отправился к Гитлеру. Я сказал ему, что посчитал своим долгом в ситуации, которая стала критической, занять твердую позицию. Я надеялся, что он понимает, какое важное значение я придаю нашему партнерству, и очень просил его серьезно обдумать поднятые мной вопросы. Пришло время, сказал я ему, принять определенное решение. Вице-канцлер правительства рейха не должен терпеть, чтобы один из подчиненных ему министров накладывал запрет на публикацию официального выступления. Я выступил по поручению президента и дал отчет о развитии событий за предыдущие восемнадцать месяцев. Я сказал ему, что действия Геббельса не оставляют мне ничего иного, кроме выхода из состава кабинета. Я немедленно извещу об этом Гинденбурга, если только запрет, наложенный Геббельсом, не будет снят, а Гитлер не объявит о своем согласии выразить солидарность с моим выступлением.

Гитлер попробовал меня успокоить. Он признал, что Геббельс совершил глупейшую ошибку, и предположил, что он пытался избежать дальнейшего усиления широко распространившегося напряжения. После этого Гитлер пустился в рассуждения, осуждавшие бунтарские настроения, которые охватили штурмовые отряды. Они делают его жизнь все более невыносимой, и ему придется что-то против них предпринять. Он сказал, что прикажет Геббельсу отменить запрет, и попросил меня повременить с уходом в отставку до тех пор, пока он сам не отправится вместе со мной в Нейдек на свидание с президентом. Он предложил нам обоим совместно переговорить с ним. Переговоры с президентом не могут, конечно, ограничиться только обсуждением факта запрета на публикацию моей речи в Марбурге. Следует рассмотреть ситуацию в целом, и конкретные результаты могут быть получены, если только при этом будет присутствовать сам глава правительства. Я не видел в тот момент причин настаивать на встрече с президентом наедине, но Гитлер продолжал вполне намеренно откладывать этот визит.

Подстроил ли Гитлер мне ловушку? Трудно сказать. В то время я допускал, что его предложение искренне, и был согласен ждать результатов свидания с Гинденбургом. Но мы так и не отправились к нему. Геббельс не смог предотвратить ознакомления с моим выступлением зарубежного общественного мнения, которое отнеслось к нему с искренним интересом и немалым удовлетворением. Несколько глав иностранных миссий навестили меня в надежде выяснить, какого развития событий теперь следует ожидать, но я почти ничего не мог сказать им из опасения вызвать недовольство Гитлера и тем осложнить свой разговор с президентом. Мои сотрудники в ведомстве вице-канцлера обеспечили печатание текста моей речи в типографии газеты «Германия» и проследили за тем, чтобы все дипломатические представители и иностранные журналисты его получили. Мы также разослали дополнительные экземпляры моим друзьям, жившим по всей стране, но позднее я узнал, что гестапо попробовало этому воспрепятствовать, конфисковав на почте многие из писем. Один из моих друзей, граф Вестфален, был арестован за распространение этого текста и провел некоторое время в одном из нацистских концентрационных лагерей.

Спустя пять дней после выступления в Марбурге я оказался в Гамбурге, куда меня пригласили на дерби. Всю свою жизнь я был страстным любителем лошадей, но это был на моей памяти первый случай, когда собрание людей на конных соревнованиях приобрело политический характер. Не успел я появиться на крытой главной трибуне, как тысячи людей разразились в мой адрес криками приветствия и возгласами «Хайль Марбург!». Такая демонстрация была чем-то чрезвычайным для обыкновенно довольно флегматичных жителей Гамбурга, а тем более – на чисто спортивном мероприятии. Я не мог и шагу ступить без того, чтобы меня не окружали сотни людей, и все происходящее стало меня несколько стеснять.

Однако моя реакция не шла ни в какое сравнение с реакцией также присутствовавшего там Геббельса. Оказавшись невольным свидетелем этой демонстрации, он попытался привлечь внимание к себе тоже и в какой-то момент присоединился ко мне в толпе, надеясь позаимствовать хотя бы частицу отраженной славы. Когда публика не проявила к нему никакого внимания, он решил покинуть ненавистную ему «буржуазию» на главной трибуне и отправился на «народные» места. Там его приветствовали жидкими хлопками – гамбуржцы всегда были вежливы, – но и только.