Вьюга

— Ничего. Теперь думай, как налаживать дела. Чуть свадьбу комсомольскую нам не поломала!.. — Горбуш-ага едва приметно улыбнулся и взглянул на Дурджахан. — Ну, я думаю, вы столкуетесь?

Обе свахи от души поблагодарили его и вместе вышли на улицу.

Пудак, мрачный, нахохленный, с нетерпением ждал возвращения жены. Сам он к Горбушу не пошел, велел сказать, что нет его дома, уверен был: ничего хорошего его в партячейке не ждет. Последнее время Пудаку вообще казалось, что его со всех сторон окружают одни враги. Не только Дурджахан, Сердар, Хашим и другие, затеявшие эту чертову комсомольскую свадьбу, даже родственник, даже собственный его дядя Акым, и тот предал, отступился от него и перекинулся на сторону противника.

Мелевше, к которой он всегда тянулся душой, которой всегда гордился, стала ему теперь ненавистна: бесстыдница, ни в грош не ставящая родного отца, не желающая подчиниться его воле.

Пудак оказался совсем один, посоветоваться ему было не с кем, а единственный его собеседник — Бессир все делала, чтоб поддержать в муже свирепость и жажду мести.

Вот и сейчас, едва переступив порог, она молча подошла к стене и заплакала. Бессир рыдала громко и безутешно, и Пудаку нетрудно было представить себе, как ее там обидели, оскорбили, как измывались в конторе над его женой его враги.

Он слушал злые рыдания Бессир, и его распирало от ярости и негодования. Пудак ничего не спрашивал, у них обо всем давно уж было переговорено; оба понимали, что все их надежды лопнули.

— Если ты не мужик, — выкрикнула вдруг Бессир, — давай сюда свой тельпек! На, надевай бабий убор! Украшайся! — она сдернула с головы бору к и швырнула его мужу.

Пудак вскочил, словно пес, в которого запустили камнем. Встал посреди кибитки, схватился руками за голову и завопил:

— Пропал калым! Ограбили!

— На то ты и Пудак Балда, чтоб тебя дурить да обманывать! Баба твоя давно уже замкнула все у себя в сундуке! Не сегодня-завтра комсомольскую свадьбу сыграют, а ты, отец…

— Комсомольская свадьба? Не сегодня-завтра?!

— А ты как думал? Твоего разрешения ждать будут? Отцовского твоего благословения?!

Пудак выскочил на улицу, словно им выстрелили из ружья. Его толкала к дому Дурджахан неведомая, но неодолимая сила.

Бешеной собаке все равно кого кусать: кого ловчей ухватить. Когда Пудак саженными шагами приближался к кибитке Дурджахан, навстречу ему вышла Мелевше. Девушка заметила, что отец не в себе, но приветливо улыбнулась ему.

— Заходи, папа, — сказала она.

Пудак молча глянул на девушку. Эта мерзкая, подлая, развратная тварь, эта гнусная потаскуха, нагло ухмыляющаяся ему в лицо, — его дочь? Его Мелевше?!

Он вдруг быстро наклонился, схватил лежавший возле двери топор и ринулся на дочь. С пронзительным криком Мелевше бросилась в кибитку. Дверь захлопнуть она не успела. Топор, брошенный Пудаком, ударился обухом о косяк и отскочил — прямо ей в голову.

— Ой! — вскрикнула Мелевше и упала. Кровь, стекая из-под русой косы, лужицей растекалась по кошме…

Глава пятнадцатая

Во двор районной больницы свернул парень в тельпеке, ведя в поводу неторопливо вышагивающего верблюда. На спине верблюда закреплена была свернутая в несколько раз кошма, на ложе этом лежал недвижный человек.

Парень уложил верблюда и почти бегом поднялся по больничным ступенькам. Тотчас во двор вышли санитары с носилками, унесли больного.

Оставив отца в приемном покое, Сердар (это он привез в больницу Пермана) вышел во двор, подошел к верблюду и, достав из кармана папиросы, закурил. Впервые за последние двое суток он наконец смог взять в руки папиросу. Затянувшись несколько раз подряд, он выпустил витые клубы дыма и, взглянув на верблюда, лениво жующего жвачку, сказал устало и грустно:

— Жуешь?.. Ничего-то тебя не трогает… Овцы погибли, отец при смерти, а тебе хоть бы что! — Сердар оперся о верблюжье седло и снова сделал несколько глубоких затяжек. Верблюд лениво двигал челюстями.

Сердар опустил красные, вспухшие от ветра веки, и сразу перед глазами появились овцы. Овцы, овцы… Замерзшие, полузаметенные снегом маленькие темные тела…

«И чего я не остался в наркомате? Не было бы сейчас ни забот, ни хлопот. Решил познать тайны Каракумов! Вот пожалуйста — познавай! Отец поправится, а кто будет отвечать за отару? Акым-ага сошлется на хлопок — у него и правда с хлопком забот по горло, — за овец зоотехник в ответе. Ссылаться на устаревшие методы ведения скотоводства наивно, никто и слушать не станет. А ведь главная-то беда — безответственность, беззаботность, рутина, но такие вопросы не решишь в масштабах колхоза… И все равно: пусть думают, что я говорю это себе в оправдание, я буду твердить о необходимости введения новых методов — пока не охрипну…»

Сердар поднял голову и увидел Хашима, удивленно смотревшего на него.

— Ты чего тут, Сердар?

— А, лучше не спрашивай…

Хашим нахмурился. Значит, и в песках какое-то несчастье? Наверное, так оно и есть — Сердар сильно расстроен. Как же ему сказать про Мелевше? Может, промолчать пока?

— А ты зачем в больницу явился? — спросил Сердар.