Виват, Новороссия!

Тем временем основные силы русского отряда продолжали идти к крепости. Уже были выставлены на господствующих над городом высотах батареи, как неприятель, потеряв надежду на спасение и вместе с ней и весь кураж, выкинул белый флаг… Среди пленных Долгоруков с некоторым удивлением обнаружил и Ибрагим-пашу.

К концу июля Крым был полностью покорен. На территории полуострова оставались лишь небольшие кучки отчаянно метавшегося в безысходной прострации неприятеля.

Заняв небольшими отрядами Ялту, Балаклавы, Судак и Бахчисарай – в последнем городе, кстати, пока громили его государство, отсиживался крымский хан Селим-Гирей и откуда теперь он убежал в числе немногих на гору Карадаг, а уж оттуда в Стамбул, каяться, – Долгоруков оставил на Щербакова спокойствие Крыма, а сам 5 сентября выступил с армией на Украину на зимние квартиры.

В одном из его жизнеописаний говорилось: «Таким образом он прославил имя свое в тех местах, где за 35 лет начал только знакомство со славою». А еще говорят, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку!

Екатерина в рескрипте Долгорукову благодарила его за победы и поздравляла с орденом Св. Георгия 1-й степени. Он получил этот орден четвертым – после Румянцева, Алексея Орлова и Петра Панина.

Вернувшись из Крыма, Долгоруков был приглашен Екатериной II на обед и посажен рядом с фельдмаршалом Александром Михайловичем Голицыным. Императрица налила рюмку и, отдав ее пажу, тихо сказала ему: «Князю Долгорукову» и – громко:

– Подайте господину фельдмаршалу!

Паж подошел к Василию Михайловичу, но тот указал перстом на Голицына:

– Вот фельдмаршал!

После обеда присутствующие поздравляли Долгорукова, но он их не принял. Хотя и ждал фельдмаршальского жезла за свое деяние.

Однако со стороны Екатерины более такого широкого жеста не последовало. Так судьба на хрупких весах случая обмерила старого генерала…

В день торжественного празднования мира с Оттоманской Портой (10 июля 1775 г.) Долгоруков получил шпагу с алмазами, алмазы к ордену Св. Андрея Первозванного, который он имел с 1767 года, и титул Крымского. Обиженный генерал-аншеф подал в отставку…

Вновь служба позвала его в апреле 1780 года – он был назначен главнокомандующим в Москве, то есть фактическим генерал-губернатором второй столицы. На этом посту он заслужил всеобщую любовь своей добротой, доступностью, щедростью, широким гостеприимством и бескорыстием. Осуществляя верховное управление в Москве, В.М. Долгоруков-Крымский искренне заботился о порядке и справедливости и, не справляясь с законами, творил суд по своему разумению, полагаясь на собственный здравый смысл и жизненный опыт.

Он пробыл на этом посту недолго и скончался в 1782 году шестидесяти лет от роду. После его смерти появилась эпитафия поэта Ю.А. Нелединского-Мелецкого:

Прохожий, не дивись, что пышный мавзолей
Не зришь над прахом ты его;
Бывают оною покрыты и злодеи;
Для добродетели нет славы от того!
Пусть гордость тленная гробницы созидает  —
По Долгорукове ж Москва рыдает!

Прольет слезу и Румянцев, ценя в князе прежде всего такого же, как он сам, солдата, помня о старом друге, которому в дни крымских побед он помогал, удерживая турок от помощи татар.

А война продолжалась. Согласно приказу Петербурга Румянцеву предписывалось «оборонной линии по Дунаю и покушениями за этой чертой обратить оттоманские силы преимущественно к той стороне, откуда опасности для земель их были тогда ближе и важнее». Таким образом на него возлагалась оборона от Ольты до северных устий Дуная. Им был выделен корпус для действий против Барской конфедерации, выделены полки для обороны крепостей Хотина, Бендер, Аккермана, Килии, Измаила и Браилова…

Именно этот год принесет генералу Вейсману, которого вскоре назовут «русским Ахиллом» (его, лифляндского дворянина. Но он связал свою судьбу с русской армией, отдав ей свой талант, отвагу, жизнь, и оттого вошел в историю как русский генерал), всеобщую известность.

Румянцев в этой кампании расположил свою армию на Дунае тремя группами. Центральную возглавил лично сам фельдмаршал.

Правое крыло, обеспечивающее участок между реками Ольта и Серет, возглавлял сначала Олиц, а после смерти генерал-аншефа – последовательно генерал-поручики Репнин и Эссен. Левое же крыло армии, защищавшее земли от Прута до Татар-Бунара, Румянцев, несмотря на то, что под его началом было множество старых, заслуженных генералов, доверил Вейсману, всего лишь генерал-майору, но уже командиру дивизии.

Именно для Вейсмана и Олица Румянцев не поленился самолично зачитать вслух, при этом значительно поглядывая на своих подчиненных, правила организации службы в этих корпусах. В комнате, кроме них троих, никого не было. Тем весомее звучали слова фельдмаршала, из которых, даже зная, что сия инструкция им будет вручена позднее в письменной форме, генералы боялись пропустить хотя бы единое.