Вивьен Ли. Жизнь, рассказанная ею самой

Я верила Кьюкору во всем, не зря же тайно советовалась с ним во время съемок «Унесенных ветром», кроме одного – всего, что касалось тебя. Нет-нет, он просто знает тебя не так хорошо, как я! Разве можно сравнивать мой актерский дар с твоим, разве можно даже представить, что я способна тебя чему-то учить?! Тебя, который сама гениальность!

На постановку нужны деньги, потому что никто из продюсеров не желал вкладывать свои в эксперимент английского актера на Бродвее. Ничего, мы вложили все, что получили за фильмы! Казалось, что после первого же спектакля деньги вернутся сторицей.

Позвонила Марион и опять настаивала, чтобы я не просто вспоминала что-то, а именно сравнивала себя и тебя, свое положение и состояние и твое. Пришлось признать, что я несколько ушла от этой оценки, хотя во многом переоценила тебя заново. Ларри, я все равно очень люблю тебя, это не поддается никакой разумной оценке, это не во власти разума, это сердце. И мне очень трудно и переоценивать твои поступки и слова, и сравнивать нас, но я постараюсь. Прости мне это, понимание твоих ошибок и даже жестокости не уменьшает моей любви к тебе. К тому же я никогда не покажу тебе эти записи, это означало бы немедленный разрыв, причем разрыв жесткий, к чему я вовсе не готова.

Я снова сбилась. Попробую сравнить себя и тебя перед началом войны. Отзвучали фанфары в честь «Унесенных ветром», столь желанный для всех актеров «Оскар», конечно, еще не подпирал дверь спальни, как было чуть позже, но спрятан с глаз долой, потому что страшно раздражал тебя, начались обсуждения следующих ролей в Голливуде. В Европе уже шла «странная война», в которой Германия разделывалась с Польшей, а остальные страны сопели, изображая недовольство и ничего не предпринимая. Но за океаном это совсем не чувствовалось, Америка пока держала нейтралитет, тоже выжидая.

После объявления начала войны мама немедленно вылетела в Лондон, мы опасались, чтобы папа сгоряча не ушел добровольцем в армию, как бывший кадровый военный. Тебе в посольстве сказали, чтобы не нервничал, а меня Сэлзник попросту не отпустил.

О, Ларри, я помню волну насмешек с твоей стороны:

– Насколько ты помнишь, я был против твоего договора с «МГМ». Не будь ты такой упрямой и скрытной, сейчас могла бы улететь в Англию, а теперь сиди в Америке и снимайся в третьесортных фильмах, потому что англичанке, да еще столь неопытной, ни за что не дадут приличной роли в Голливуде!

Сейчас я бы возразила, что неопытная англичанка только что получила «Оскара» за символ этой самой Америки и что я куда более популярна, чем ты. Но тогда я чувствовала себя отвратительно – развода все не было, пять лет адюльтера, родные по ту сторону океана, где в любой день могут начаться бомбардировки, и никакой надежды, кроме съемок вместе с тобой.

Теперь мне кажется, что нас объединяло в Америке только то, что мы были иностранцами в трудные годы. Я уже говорила и могу повторить: отношение к мужчине, ушедшему из семьи и живущему с другой женщиной, куда более снисходительное, чем к женщине, оставившей ребенка и мужа ради любовника. Даже если эта женщина обожаема в роли символа Америки.

Пять лет адюльтера вымотают нервы кому угодно, все выглядело так, словно я тебе навязываюсь. Ларри, если бы ты тогда сказал, что не слишком хочешь развестись с Джилл и жениться на мне, я бы перенесла это тяжело, но смирилась бы и постаралась найти свое собственное место в жизни, но ты ловко увиливал от прямых действий, словно тебя вовсе не волновало наше ненормальное семейное положение.

Каков же был мой ужас, когда я узнала, что Джилл согласна на развод и оговаривает лишь финансовые условия! Она была права – Тарквиний болен, за ним нужен уход, что ограничивало Джилл в возможности много играть и сниматься, кто, как не ты – отец, – должен содержать больного ребенка? У меня была истерика – это не Джилл, а ты не торопился развестись!

– Ларри, умоляю, согласись на ее условия, я буду сниматься день и ночь, я заработаю на нас двоих, чтобы ты мог платить достаточные алименты!

– Нет! Пока она не согласится на приемлемые условия, я не подпишу ничего. Не хватает только, чтобы ты зарабатывала на мое содержание!

Я понимала, что тебя унижает сама мысль получать финансовую помощь от меня, как получал ее от Джилл, но почему ты не желал понять меня? За пять лет положения женщины, которой приходилось делать вид, что все в порядке, будучи просто любовницей.

– Тебе мало моей любви? Вы, женщины, странные создания, неужели столь важна бумага о браке или разводе?

– Если не столь важна, то почему ты так сопротивляешься? Ларри, я устала быть никем, устала прятать глаза, особенно здесь, в Америке, когда спрашивают о мистере Ли.

– Хочешь стать Оливье?

– Не хочу жить с чужим мужем!

– Но ты тоже чужая жена.

– Холман не дает развод, потому что его не дает Джилл.

– Для тебя так важен именно развод? Важно, чтобы я перестал быть чужим мужем?

– Да!