Виза на смерть

— Это была бы наша забота, — перебил Гулин. — Уже не говоря о том, что мы могли бы проследить за звонками, могли бы сделать отпечаток протектора этой машины на детской площадке, могли бы положить маячок в сумку с деньгами, мы многое бы могли, если бы вы… — Он заметил, что она побледнела, и остановился на полуслове. — В общем, вы правы — будет нелегко… А вам все-таки придется сообщить, кто отец ребенка, потому что нам надо прежде всего очертить круг лиц, заинтересованных…

— Поймите же вы, наконец, — перебила Женя, — ее отец даже не догадывается о ее существовании. Мы не виделись больше трех лет, и я не хочу, чтобы он узнал о ней. И уж тем более от вас.

— Почему?

— Что — почему? Почему от вас или почему не хочу?

— Почему не хотите?

— Послушайте, если бы вы разлюбили женщину и расстались с ней, вы бы обрадовались, если бы к вам пришли из милиции и сообщили, что вы уже три года как «счастливый» отец?

— Может, и обрадовался бы, — загадочно ответил Гулин и покраснел.

«Обрадовался бы он, — передразнила Женя, когда Гулин ушел. — Прикрывать собственное бессилие, сваливая вину на меня. Интересно, что бы сделал этот Гулин, если бы у него похитили ребенка и пригрозили бы кое-чем?.. Стал бы он обращаться в свою родную милицию или пошел бы один, никому ничего не сказав? И что бы он говорил, если бы я предупредила их вовремя, а ребенка бы все равно не вернули? Переварили бы они такую ответственность? Нашли бы оправдание… какое-нибудь? Надо думать, нашли бы».

Милицию Женя не любила.

— Ну? И что ты взъелась на мужика? — спросила Татуся. — Я бы на его месте задала точно такие же вопросы. Он же не обязан знать, кто такая Лора Осипова или почему ты не сообщила Машкиному папаше о том, что у него растет дочь… Ты, кстати, так и не сообщила?

— Слушай, Татка, ты хоть меня не доставай! Ты же прекрасно знаешь, что у нас все давно кончено. И что про Машку он не знает и не должен знать.

— Вот тут, знаешь, давай поподробнее. Я вот, например, никогда этого не понимала. Почему это он не должен? И что с ним случится, если он узнает? Ты же не собираешься требовать с него алименты! Хотя, между нами, девочками, могла бы и потребовать. И похитили, между прочим, его родную дочь, и он вполне мог бы принять участие в ее поисках…

Женя отвернулась.

— Знаешь, не хотела тебе говорить… Не так давно я встретила одну девицу, с которой работала в «Курьере»… Так вот, она сказала, что он недавно женился, родил ребенка и… «очень счастлив».

Татуся чуть не поперхнулась кофе.

— Вот мерзавец!

— Брось, Татка, какой он мерзавец?.. Просто он никогда меня не любил… А я никогда не хотела навязывать ему ни себя, ни своего ребенка. Потому я и уволилась оттуда. И давай, знаешь, не будем больше об этом.

— Хорошо. Не будем. — Татуся встала из-за стола, собрала чашки и отнесла их в раковину. — И все-таки я не поняла — ты сказала про него Гулину?

— А, по-твоему, у меня был выбор? Пришлось сказать…

— И что… что он теперь собирается делать?

Женя усмехнулась.

— Ясно — что. Сперва допрашивать ни в чем не повинную Лору, а потом побежит к Сергею — стучать…

15

Капитан Гулин вышел из большого желтого здания на Петровке и повернул направо, к Садовой. Моросил дождь, и Гулин вдруг отчетливо осознал, что лето кончилось и прошел еще один год — привычка отсчитывать года с сентября по сентябрь осталась у него еще со школьных времен, — а в его жизни так ничего и не изменилось. Он подошел к своей старой «копейке», смахнул с лобового стекла мокрые листья и вспомнил, что забыл купить сигареты.

— Новый детективчик не возьмете? — спросила киоскерша, знавшая его в лицо.

Гулин взял с прилавка сигареты и кивнул на сдачу.

— Этого хватит?

— Еще десятку, — улыбнулась женщина, — уж больно хорошая книжка.

По правде говоря, любителем детективов Гулин не был. Он считал, что в них нет ни доли правды — ни о жизни, ни о работе его или его коллег. Единственная правда, которую он в них иногда находил и из-за которой, может быть, и читал их изредка в свободные минуты, была правда об отношении жен милиционеров к своим мужьям. Вероятно потому, что он и сам точно так же понимал эту правду.

Когда Димке было шесть лет, его жена ушла к мужику, у которого был магазин, джип и дом из кирпича на Горьковском шоссе. Ушла со словами: «Чужие дети тебя волнуют больше, чем собственный сын». Эти слова были самым обидным из всего, что он услышал обидного в свой адрес за всю жизнь. Если бы она сказала, что уходит, потому что разлюбила его, или потому что магазинщик в тысячу раз лучше его как мужик, или потому что у магазинщика много денег, а он, Гулин, нищий, или все это, вместе взятое, он бы обиделся гораздо меньше. Потому что сына он любил. И Димка любил его, и она об этом прекрасно знала. Когда их разводили, судья поглядывала на него с сочувствием, но Димку все-таки оставила матери. «Сами подумайте, как вы будете растить его при такой работе?»