Виза на смерть

Все трое склонились над фотографиями. Валентина Георгиевна сквозь слезы смотрела на улыбающееся лицо сына. Василий Демьянович с Женей разглядывали чету Мухиных. Муж — вальяжного вида господин — довольно улыбается в камеру. Жена — хрупкая блондинка в затейливом туалете, только подчеркивающем ее хрупкость, выглядит как человек, абсолютно довольный жизнью. И никаких признаков болезни на маленьком личике с синими, аккуратно подведенными глазами. Счастливая пара.

— В МИДе кто-нибудь знает, почему он покончил с собой? — спросила Женя.

— Говорят, он очень любил жену.

— Странная причина… Ведь он покончил с собой до того, как она умерла.

Василий Демьянович промолчал.

— Может быть, растрата?

— Коновалов сказал, что аудиторская проверка показала полный порядок.

— Тогда почему он продал квартиру?

— Женя, если он ее продал, чтобы покрыть недостачу, и покрыл — он бы не стал накладывать на себя руки.

— Да… странно, — задумчиво проговорила Женя, — скажи, папа, Щеголев все еще в Нью-Йорке?

— Он недавно вернулся и, насколько мне известно, сразу вышел на пенсию.

— Ты с ним знаком?

— Зачем он тебе?

— Можешь с ним поговорить?

— Зачем, Женя? Что ты хочешь у него узнать?

— Все, что касается Мухина и его отношений с Виктором.

— Ты забиваешь себе голову всякой ерундой, а меня заставляешь собирать сплетни о собственном сыне.

— Не о сыне, а о Мухине. И потом, если Щеголев, как ты говоришь, теперь пенсионер, такая беседа только доставит ему удовольствие.

— О ком это вы? — встрепенулась Валентина Георгиевна, отрываясь от фотографий.

— Женя хочет, чтобы я поговорил с Щеголевым.

— С Щеголевым?! Зачем? Витенька его терпеть не мог! Ты помнишь, как он на него жаловался? Не о чем тебе с ним говорить!

— Мать, не встревай. Это к делу не относится, — поморщился Василий Демьянович и опять повернулся к Жене: — Знаешь, у Виктора с Щеголовым были действительно довольно напряженные отношения, и мне бы не хотелось…

— Да… Я понимаю.

Пришло время прощаться. Заметив, что Женя посматривает на часы, Василий Демьянович, покосившись на жену, преувеличенно бодро сказал:

— Тебе пора? Мы тебя проводим, и сами будем собираться.

— Куда собираться, отец? — испуганно спросила Валентина Георгиевна.

— В магазин. И немного пройтись. Хватит дома сидеть.

Валентина Георгиевна бросила на Женю отчаянный взгляд. Она-то прекрасно знала, что Василий Демьянович терпеть не может ходить по магазинам, а гулять предпочитает один, и что он просто бодрится, чтобы не показать Жене, как он расстроен. «Разве он попросит, чтобы она вернулась? Сам не попросит и мне не разрешит…» — подумала Валентина Георгиевна и вздохнула.

— Пап, я… я побуду у Татуси еще пару дней, а потом…

— Хорошо. Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет. Мне кажется, я все ска…

— Хорошо, — сухо перебил Василий Демьянович. — Я только хочу напомнить тебе, что наша квартира стоит приличных денег. Нам с матерью вполне хватит однокомнатной… где-нибудь в спальном районе. И тебе с Машей тоже. Кроме того, есть дача…

— Да… хорошо… спасибо, папа… но…

— Ладно, иди. Пора.

Женя хотела предложить им сбегать в магазин, но поняла или, скорее, почувствовала, что отец ни за что не согласится — после всего сказанного и перечувствованного ими обоими им лучше было на некоторое время расстаться, чтобы осознать то новое, что возникло в их отношениях впервые за последние двадцать лет.

«Отец, который привык проводить время в одиночестве, часами сидя в своем кабинете, чтобы не слышать мамин телевизор и мамины телефонные разговоры, который привык видеть из окон квартиры свою ненаглядную высотку и гулять по набережной и Мосфильмовской до шведского посольства и обратно, готов переехать в однокомнатную в каком-нибудь Митино?.. Откуда он знает о передаче? Неужели Гулин? Ну конечно, кто же еще? И как это он успел?»

Женя в очередной раз ругнула милицию и вдруг вспомнила слова матери о том, что они с отцом похожи. «А ведь она права. Я всегда считала, что мой отец — тиран, и он, наверное, им и был… А я?.. Я готова была наброситься на него за то, что он назвал Ленина дедушкой, а матери не давала спокойно смотреть телевизор, потому что он мне не нравится… Так чем же я лучше?.. Такой же тиран, только с либеральными убеждениями, что еще хуже… По большому счету, может быть, дело тут не в политических убеждениях, а в человечности?..»

7

Вечером, когда они с Татусей пили на кухне чай, Женя рассказала, что произошло.

— Женька, я так рада, что вы помирились…

— Представляешь, — перебила Женя, — этот твой Гулин настучал родителям, что я была на телевидении и предлагала деньги.

— Гулин? — переспросила Татуся и слегка покраснела.

— Кто же еще? Успел за полчаса, пока я до них добиралась.

Татуся включила чайник, поставила на стол две чашки, села сама и, собравшись с силами, начала:

— Знаешь, Женька, даже если это и Гулин… а это вовсе не обязательно, то он поступил абсолютно правильно. И пожалуйста, не смотри на меня так. Представляешь, что было бы с твоей мамой, если бы она увидела тебя по ящику вдруг, без подготовки?

— Не увидела бы. Они сейчас не смотрят телевизор.