Виза на смерть

«Волга» перевалила через трамвайные пути и свернула на Большую Академическую. Дождь лил не переставая, наводя тоску и вызывая сонливость. На протяжении всего пути они молчали, лишь изредка обмениваясь короткими репликами. Из-за своеобразного суеверия, распространенного среди оперативников с Петровки, они не говорили о том, что волновало их обоих: если окажется, что старуха убита из того же оружия, что Шрамков и Сапрыкин…

Тогда еще ни один из них не подозревал, какой сюрприз ждет их на месте преступления.

Из-за дождя в квартире Даниловой было темно, и пришлось зажечь свет. Тарелка с остатками ужина и недопитая чашка чая так и стояли на столе рядом со стопкой французских газет, на которой лежал фирменный кодаковский пакет с фотографиями.

— Смотри, — сказал Лобов, — фотки какие-то… Ну-ка… Лобов просмотрел пачку новеньких глянцевых снимков и разочарованно фыркнул.

— Ни черта!.. Одни пейзажи. Ну, пошли по соседям?

Ты чего?

Сурин, стоя у окна, рылся в содержимом видавшей виды кожаной дамской сумки.

— Ребята сказали, она одинокая?.. Тут фотография какого-то мальчика…

— Ну-ка, покажи…

На любительском, сделанном будто наспех снимке мальчик лет трех-четырех на фоне какого-то куста растерянно смотрит мимо объектива.

— Слушай, Коля, — сказал Лобов, — тебе не кажется, что он похож на дочку Шрамковой?

Сурин еще раз взглянул на снимок.

В кабинете их коллеги Гулина висела большая цветная фотография Маши Шрамковой, и каждый, кто заходил к нему, сразу же обращал внимание на смешное личико с круглыми светло-карими глазами.

— Не знаю… — протянул Сурин.

— А, по-моему, похож.

— А я похож на папу римского.

— Смотри, тут дата: 30 сентября.

— Ну?

— А Машу Шрамкову похитили двадцать девятого.

— Что ты хочешь сказать?

Лобов перевернул снимок. Над проштампованной фотолабораторией датой размашистым почерком был выведен номер телефона.

— Смотри, снимок сделан тридцатого, а отпечатан только вчера. А этот номер, между прочим, — Лобов для чего-то прочитал его вслух, — мне знаком…

Сурин вопросительно посмотрел на него.

— Ну и чей он?

— Не помню, — с досадой отмахнулся Лобов. — Ко мне эти номера липнут, как…

— Слушай, Юра, пошли к соседке. Времени уже…

— Ты иди. А я пока узнаю, что за телефон.

— Зачем это тебе?

— Так, любопытно.

Сурин вздохнул, потушил сигарету и вышел из квартиры.

— Ты чего так долго? — спросил Лобов, подозрительно глядя на озабоченное лицо товарища, когда двадцать минут спустя тот вернулся от соседки. — Что-нибудь новое?

— Пару недель назад за Даниловой следили.

— Кто?

— Какой-то мужик. Соседка говорит, шел за ней от метро.

— Когда это было?

— В позапрошлый вторник, около семи вечера.

— А у тебя что?

Лобов выдержал паузу и, повертев в руках фотографию мальчика, раздельно сказал:

— Это телефон передачи «Я вернусь». Снимок — из этого конверта. — Лобов высыпал фотографии на стол. — Вчера Данилова получила их в «Кодаке», а снимок мальчика — заметь, единственный! — отложила.

Сурин снова взял фотографию и внимательно посмотрел.

— Черт его знает, может, и похож… Что из этого следует?

— Я знаю — что.

Лобов вытащил из кармана мобильник и набрал номер.

— Гулина надо искать, вот что.

На следующий день их опасения подтвердились. Баллистическая экспертиза показала, что Данилова-Вильдо была убита из того же оружия, что и две предыдущие жертвы — Шрамков и Сапрыкин, а халат прожжен соляной кислотой. Почему убийца не счел нужным уродовать ее лицо, как в двух предыдущих случаях, оставалось неизвестным. Предстояло понять, объединяет ли что-нибудь этих людей (за исключением общего места работы) или прав журналист Хинштам, утверждавший, что в МИДе завелся серийный убийца, который либо действует без разбора, либо, по предположению того же Хинштама, хладнокровно ликвидирует своих идеологических противников.

Последняя версия вызывала у всех острое неприятие. Во-первых, по свидетельству коллег, политические симпатии у Шрамкова и Сапрыкина были разные, чтобы не сказать противоположные. Во-вторых, применительно к старой преподавательнице, не относившейся даже к числу дипломатических работников, эта версия выглядела и вовсе неубедительной. И наконец, все карты путала обнаруженная в сумке Даниловой фотография Маши Шрамковой, которую, несмотря на мальчишескую одежду, сразу узнал Гулин. Не отказав себе в удовольствии пробормотать что-то вроде: «Я же говорил!» — он продолжал утверждать, что убийство мидовских чиновников и похищение девочки надо расследовать вместе и что «учительницу», как он называл Данилову, убили потому, что она вышла на след похитителя.

— Пока это ничем не доказано, — проворчал полковник. — Ты Мухина отработал? Молчишь?

Гулин молчал: говорить о том, как он не спит, работая днем и ночью, он не хотел, но и похвастаться ему было нечем.

— Так вот, продолжай работать по убийству Мухина, а ты, Юра, отправляйся в МИД, на курсы, и поговори там. Срочно. И еще. Чтобы ни грамма информации об убийстве Даниловой за эти стены не вышло. Я не хочу завтра получить очередную статью Хинштама или какого-нибудь другого борзописца о маньяке, орудующем в высотке на Смоленской. Поняли меня?

16