Виза на смерть

Первым делом Гулин отправился в фотолабораторию, где Данилова в день убийства получила свои снимки. Приемщица, хмурая девушка с челкой, сразу вспомнила пожилую женщину.

— Она наша постоянная клиентка…

— Когда она сдала пленку в печать?

— Позавчера.

— Она вам что-нибудь сказала?

— Просила побыстрей, но у нас очень много заказов… — Понятно. А получила?

— Вчера.

— Во сколько она здесь была?

— Около восьми, перед самым закрытием.

— Постарайтесь вспомнить — было ли что-нибудь необычное в ее поведении?

Девушка пожала плечами, приготовившись ответить «нет», но потом вспомнила, что, получив фотографии, клиентка отошла в сторону и стала их смотреть.

— Мне показалось, она ищет что-то конкретное.

— Ну и что? Нашла?

— По-моему — да. Она еще так посмотрела на меня, будто хотела что-то сказать. Вообще, мне показалось, она была взволнована.

— Почему?

— Ну не знаю, видно же, когда человек не в себе.

— А потом?

— Потом ничего — ушла.

— Так ничего и не сказала?

— Нет.

— Вы не заметили, не болтался ли кто-нибудь поблизости? Кто-нибудь, кто мог бы за ней следить?

Девушка покачала головой.

— Вроде нет… Я, правда, специально не смотрела, но, по-моему, здесь никого не было.

Гулин поблагодарил и направился к лестнице. Фотолаборатория находилась на втором этаже супермаркета, и, спускаясь, Гулин краем глаза заметил, что хлебный отдел расположен на пути к выходу.

На улице Гулин закурил и задумался. С соседкой Тамарой Ефимовной он уже говорил и знал, что в тот вечер Данилова действительно была чем-то расстроена.

— Она вообще-то очень не любила мерить давление, хотя я всегда ей предлагала. Все говорила: «Да что его мерить! Только расстраиваться». А в этот раз позвонила, сказала, что забыла купить хлеб, и попросила зайти с тонометром.

— И какое было давление?

— Под двести.

— Вы не спросили, из-за чего она так разволновалась?

— А как же, конечно, спросила! А она все: «Потом-потом!» Ну, я давление померила и ушла.

— Тамара Ефимовна, она вам ни про какую девочку не рассказывала?

— Про девочку? Именно девочку? Одну? Нет. Она иногда рассказывала про своих учениц — к ней ходили близняшки, — но больше ни о ком.

— А про передачу «Я вернусь»?

— Она иногда делилась со мной впечатлениями, но я сама ее никогда не смотрю — муж такие передачи не любит…

— Какие такие?

— Где женщины плачут.

— Значит, ни про какого ребенка она вам не рассказывала…

— Нет. Только про учеников. Своих детей у нее никогда не было, внуков, следовательно, тоже…

— Ну, нет так нет, — вздохнул Гулин и, простившись, направился к лифту.

Что же так взволновало Данилову? До такой степени, что она забыла про хлеб, мимо которого проходила, и попросила померить давление, чего почти никогда не делала? Во вторник она принесла в лабораторию пленку, которая две с лишним недели пролежала себе спокойно дома, и просила побыстрей отпечатать. За снимками, сделав большой крюк, зашла после работы, хотя наверняка чувствовала себя усталой. Получив снимки, заметно разволновалась и поторопилась отделаться от соседки. Не странно ли, что она не поделилась с ней своими соображениями?

Скорее всего, думал Гулин, она сфотографировала Машу Шрамкову случайно. Об этом свидетельствуют непостановочный характер снимка и то обстоятельство, что на пленке, где нет ничего, кроме пейзажей, кадр с ребенком — единственный и последний. Данилова ее щелкнула просто потому, что она ей понравилась. А в понедельник, увидев фото по телевизору, вспомнила и решила проверить свою догадку. Для этого отнесла пленку в лабораторию и, получив снимки, собиралась звонить на передачу. Очевидно, и с соседкой хотела поделиться, но после того, как убедится в своей правоте. Вопрос в том, звонила она на телевидение или нет? Значит, надо срочно ехать в Останкино.

Застряв в огромной пробке между проспектом Мира и Звездным бульваром, Гулин рассеянно думал: «В начале двадцатого века скорость тридцать километров в час считалась огромной, а теперь, сто лет спустя, мы в часы пик передвигаемся вдвое медленнее, и это не лучшим образом сказывается на состоянии нашей нервной системы… Черт, уже три… Почему же она собиралась звонить на передачу вместо того, чтобы обратиться в милицию? И кто ее убил? Тот, кто был с Машей? Заметил Данилову с фотоаппаратом, выследил и убил?.. Но если так, то и она его видела?.. Зачем же она открыла дверь?.. И почему он, попав к ней в квартиру, не уничтожил Машину фотографию?.. Или он следил за ней еще давно? И что за человек шел за ней от метро — похититель или кто-то другой? Если бы это был похититель, она бы его узнала… Или нет?.. Если девочку она сфотографировала случайно, то его она могла и не видеть или, вернее, не обратить внимания, не разглядеть… Тогда почему она испугалась? Почему ничего не сказала соседке? Все это как-то не очень склеивается…»

В редакции с ним разговаривала женщина с озабоченным лицом, которая долго не могла понять, чего он от нее хочет.

— Повторяю: я никого не ищу. Я хочу понять, обращался ли к вам кто-нибудь по поводу этого ребенка? Шрамкова Маша, три года.