Виза на смерть

Установить, куда отправился журналист, подъехавший в три часа ночи на сорок пятый километр Щелковского шоссе, помогла служебно-разыскная собака по кличке Казбек. Она быстро взяла след и привела сыщиков к пролому в ограде дачного поселка, а затем к стоящему неподалеку финскому домику голубого цвета. В одной из комнат обнаружили стреляную гильзу от пистолета Макарова и несколько небольших пятен на полу возле окна, которые, по мнению эксперта, были оставлены кислотой. Между домиком и оградой четко просматривался след, свидетельствовавший о том, что тело волокли по земле.

— Выходит, он вытащил его за ограду, потом пошел к машине, сел за руль, завелся, вернулся сюда и погрузил труп? — сказал Сурин. — А потом, непонятно для чего, отъехал отсюда на три километра и бросил его в машине?

— Выходит, что так. Тебя что-нибудь не устраивает?

— Как же это он не побоялся?

— Ночью-то?

— Ну и что? Его же мог увидеть охранник — видел же он, как подъехал Хинштам!

— У такого охранника… — хмыкнул Лобов.

На проселочной дороге, где был обнаружен труп, остались отпечатки протекторов двух иномарок — БМВ Хинштама и еще одной, подъехавшей позже, за рулем которой сидела женщина — следы обуви на каблуках не оставляли в этом ни малейших сомнений.

Кроме того, в распоряжении оперативников оказался мобильный телефон Хинштама — в его памяти было зафиксировано несколько входящих и исходящих звонков, причем последний предназначался абоненту, зашифрованному под инициалами О.К., и был сделан в 3.45.

— Ничего себе, — проговорил Лобов, — эксперт сказал, что смерть наступила между тремя и четырьмя утра…

— Может, это и не он звонил?

— Хочешь сказать, что убийца воспользовался его телефоном?

— Почему бы и нет?

С «О. К.» попытались связаться, но телефон был отключен. Не отвечал и домашний номер Хинштама. Пришлось звонить в редакцию газеты, где он работал, и недовольный голос секретарши объяснил, что накануне вечером Хинштам был на банкете по случаю пятидесятилетия главного редактора.

Пока Лобов в сотовой компании выяснял, кто такой О. К. и прочие, сохранившиеся в памяти мобильного телефона абоненты, Сурин общался с коллегами Хинштама, сидя в редакционном буфете.

По словам одного из журналистов, Ильи Смирницкого, Хинштам ушел с банкета едва ли не первый и явно куда-то спешил.

— Подозреваю, что к женщине, — добавил он, невозмутимо попыхивая трубкой.

— Почему вы так решили?

— У него в машине на заднем сиденье лежали цветы…

— Так, может, он их припас для начальства, раз вы говорите, что юбилей?

— Нет, он именно оставил их в машине. Я видел, случайно. И потом, кто ж дарит цветы мужику?

— В котором часу он ушел с банкета?

— Точно не скажу, но, по-моему, в двенадцать его уже не было.

— Вы, случайно, не знаете, с кем он мог вчера встречаться?

Смирницкий фыркнул.

— Шутить изволите? У Семена знаете, сколько баб было?

— Инициалы О.К. вам о чем-нибудь говорят?

Журналист покачал головой.

— Он мне о своих похождениях не рассказывал.

— Он женат?

— Знамо дело.

— Его домашний телефон не отвечает с раннего утра.

— Если не ошибаюсь, он отправил жену с дочерью в какой-то тур. Кажется, на Канары.

— Тогда последний вопрос: вам известно, какой материал он готовил для печати?

Смирницкий покачал головой:

— Это к главному. Но он будет только в четверг.

Сурин вышел из редакции и остановился под козырьком в ожидании Лобова. В пяти метрах от него большая серая ворона, держа в клюве хлебную корку, пыталась размочить ее в луже и смешно вертела головой, периодически с опаской поглядывая на него, очевидно, опасаясь, как бы он не отобрал добычу. Сурин так увлекся зрелищем, что не заметил остановившуюся у тротуара служебную «Волгу», и Лобову пришлось посигналить, чтобы вывести его из оцепенения.

— Поехали скорей, — сказал Лобов, — может, еще застанем «клиента» дома. Что у тебя?

— Вчера Хинштам смылся с банкета раньше всех, около полуночи. В машине у него видели цветы. Похоже, отправился к бабе. Вообще говорят, он был ходок.

— А знаешь, кто такой О.К.?

— Ну?

— Знаменитая модель Оксана Кульбида. Знаешь такую?

— Еще бы! Так мы к ней?

— Ну да. Я вот думаю, не она ли побывала в Райках? А? Как по-твоему?

— А я думаю, не к ней ли поехал Хинштам с букетом?

— Поехал и уехал? — Лобов надул щеки и, подражая голосу папановского Лёлика, спросил: — Ты бы ушел от такой женщины?!

Сурин даже не улыбнулся.

— А с кем вчера говорил Хинштам?

— Днем звонил главному редактору и секретарю, ночью — Оксане. А вот ему поступило несколько звонков. Утром от Оксаны, штук шесть-семь не принятых от жены, один из редакции, а ночью — ты меня внимательно слушаешь? — два звонка: в два с минутами и ровно в три, то есть в момент, когда он подъехал или подъезжал к пансионату.

— Все ясно — в два его вызвали на встречу, а в три, когда он подъехал, объяснили, куда идти. И кто это был?

Лобов усмехнулся и вытащил из кармана блокнот и распечатку.

— Некто Ион Михайлович Эрденко…

— Ну?

— Ион Михайлович, Коля, гражданин Молдавии.

— Ну и что? Он должен быть зарегистрирован.

— Он и зарегистрирован. Только вряд ли это нам что-то даст.

— Почему?

— По кочану. Все, приехали. Вылезай!

3