Византийская астрология. Наука между православием и магией

Астрологические представления в XII в. Мы видели, что византийские астрологи X–XII вв. были мирянами, что контрастирует с более ранним периодом и, возможно, отражает более строгое применение 36-го канона Лаодикийского собора, запрещающего заниматься астрологией клирикам. Но теоретические знания в области астрологии были доступны всем, кто изучил квадривиум математических наук, которые были частью общего образования. Ученость патриаршего клира и вышедших из него иерархов нисколько не уступала учености императорских чиновников: один из его членов, хартофилак Самуил Мавропод, хвалится своими знаниями в области астрономии и других естественных наук, намекая на тайны небесных сфер, под которыми, возможно, подразумевается астрология[597]. Феофилакт Охридский и Евстафий Солунский показывают, насколько глубоко астрология была интегрирована в культуру иерархов гуманистического направления, причем как в конце, так и в начале XII в. Феофилакт с юмором представляет, как некий Феодор Хриселий дополняет свои математические знания астрологией, чтобы привлечь богатых клиентов[598]. Евстафий в своей критике солунских монахов разворачивает пространное сравнение между звездами и аскетами, разъясняя последним те качества, которым надо подражать, те и недостатки, которых надо избегать, на примере планет, знаков Зодиака и других созвездий[599]. Другие иерархи демонстрируют еще более специализированные знания. Те письма, где Михаил Италик рассказывает об астрологии и магии, показывают как его познания в них, так и его напускное безразличие к этому предмету: отметим, что он занимал должность «учителя врачей» до того, как стал церковным иерархом и закончил свою карьеру митрополитом Филиппополя[600]. Архиепископ Болгарии Иоанн Каматир, вероятно, идентичен своему тезке, посвятившему Мануилу Комнину свое «Введение в астрономию». Его случай кажется не столь исключительным в свете недавней публикации одной этопеи, где Николай Месарит драматически представляет гневное отчаяние некоего астролога, которому было отказано в патриаршем престоле Антиохии, хотя он уже был избран и приобрел все облачения для своего служения[601].

К этому списку архиереев-«астрологов» можно добавить имя патриарха Луки Хрисоверга (1157–1169), если верить той интерпретации, которая приведена в письме, адресованном ему неким философом Петром[602]. Письмо начинается фразой: «Да погибнет… вся эллинская астрология, и начну я прямо с твоих первенцев, [родившихся] у очага». Осуждение астрологии здесь очевидно и продолжается пренебрежительными аллюзиями на мифы о Зодиаке. Но зачем называть астрологию первенцами патриарха, как не для того, чтобы указать, что начал с того, что изучил ее? В любом случае автор признает, что звезды воздействуют на стихии, и большую часть своего письма посвящает рассмотрению влияния Сириуса.

Таким образом, астрология была довольно важной частью общей культуры византийской элиты и стояла практически на том же уровне, что и юриспруденция и медицина[603]: это была профессия, терминология которой входила в язык неспециалистов. О ней говорят с осторожностью или с недоверием, но не оспаривают ту космологию, которую она предполагала. У нас нет свидетельств, говорящих о значении астрологии для народной культуры, но мы можем считать само собой разумеющимся, что простые люди были никак не меньше готовы верить в предсказания и советоваться с прорицателями. Кроме того, у них было меньше причин, чем у элиты, ценить свободу воли, и Глика несколько раз подчеркивает в письме Константину Палеологу фатализм народных верований: «по мнению большинства», зло естественно, предвидение и предопределение Божье — одно и то же, все зависит от судьбы и даты рождения, наша жизнь не свободна, а предопределена заранее; он добавляет, что такое учение распространяют как наши благочестивые единоверцы, так и внешние философы[604]. В связи с этим следует вспомнить, что часть константинопольской черни хотела в 1195 г. возвести на престол астролога[605].