Византийская астрология. Наука между православием и магией

Феодор Ласкарь отличался как благочестием, так и склонностью к риторике, но это было православие ученых, а не астрологов. Это видно из его космологического трактата «Изъяснение мира» (Κοσμικὴ δήλωσις), который он незадолго до смерти посвятил своему близкому другу Георгию Музалону. В четырех главах здесь последовательно рассматриваются стихии, небо, природа вообще, включая человеческое общество, и сократовское незнание автора. Астрология в ней нигде не фигурирует, но те представления, которые она предполагает, оказываются здесь основополагающими: творение как образ Творца; гармония и единство Вселенной; человек как микрокосм. Автор подчеркивает сферическую форму неба и его аналогию с человеческим мозгом: поддерживая понятие сферичности, он явно выступает против тех, кто предлагает модель неба в форме свода. Возникает вопрос, имеет ли он здесь в виду полемику между Иоанном Филопоном и Космой Индикопловом, или же автор был знаком с недавним трудом Петра Философа, который повторил тезис Космы в трактате по астрономии, очень враждебном астрологии. Наконец, интересно отметить, что когда Феодор упоминает в последней главе «Изъяснения мира» о своем сократовском незнании касательно любой науки, то описывает математику как некий мост, по которому ученый с земли попадает на небо: переходя от изучения линий (геометрия) к изучению чисел (арифметика), он затем учится согласовывать их (музыка-гармония), чтобы прийти к созерцанию небесных светил (астрономия). «И если ум озаряется ясным просветлением высочайших наук, то, насколько это возможно, приближается к божественному богословию»[642]. Образ моста или лестницы восходит к теоретикам поздней античности[643], но редко использовался византийцами до Феодора Ласкаря[644]. Напротив, он будет очень любим учеными эпохи Палеологов, которые рассматривали науку и в первую очередь астрологию, как средство к достижению божественного созерцания, столь же значимое и даже более безопасное, чем христианская аскеза.

Таким образом, Ласкарь открывает новую главу в истории православия астрологов, хотя это стало очевидно лишь спустя полвека, ведь сам он не вышел за рамки курса Влеммида. Влияние Влеммида, кстати, проявляется в структуре той программы обучения, с которой автор «Изъяснения мира» якобы не знаком. Эта программа завершается не высотами астрологии, а изучением аристотелевской философии, что соответствует тому порядку обучения, которому Влеммид следовал у своего учителя Продрома. Можно предположить, что Продром преподавал в соответствии с той практикой, которая установилась в Константинополе в XII в. Предпочтение, отдаваемое здесь Аристотелю, по-видимому, хорошо отражает тот официальный аристотелизм, который Церковь противопоставила неоплатоническим тенденциям времен Мануила Комнина. Короче говоря, хотя отношение Влеммида, как и Феодора Ласкаря, к астрологии было более тонким, чем можно было бы предположить из их презрительных замечаний, оно было по-прежнему отмечено предубеждениями, вызванными неудачей Мануила и катастрофой 1204 г.