Византийские легенды

Великий узнал об их заботах друг о друге, и, уверившись, что бог пе посрамит и не презрит последовавших ему ото всего сердца, не колеблясь, достал ножницы, и, положив их, по велению обряда, на святой престол, постриг юношей, и, сняв с них одежду их, облек в бедную, по исполненную святости. Этот мудрый и сострадательный муж жалел их из-за изнеженности тела их, непривычного к испытаниям. Во время пострижения Иоанн сильно плакал. Симеон знаками побуждал его перестать, не понимая, о чем он плачет. Он думал, что Иоанн плачет от печали по отцу своему и из-за любви к жене своей. Когда их постригли и святой обряд кончился, игумен снова почти весь день поучал их, провидя, что они по смотрению божию не долго останутся у него. Наутро, т. е. в святое воскресение, игумен хотел дать им святую одежду. Когда некоторые братья стали говорить им: «Вы блаженны, ибо завтра возродитесь и будете чисты ото всякого греха как при рождении, словно в день этот вас окрестили», они изумились и вечером в субботу бросились к святому Никону и пали в ноги ему, говоря: «Просим тебя, отец, не крести нас, ибо мы — христиане и происходим от родителей христиан». Он же, не зная о том, что они услышали от монастырских отцов, стал говорить им: «Кто, дети, собирается вас крестить?». Они сказали: «Почтенные владыки наши, монастырские отцы, говорят нам: „Завтра вы будете вновь крещены"». Тогда игумен понял, что те подразумевали святую одежду, и говорит: «Они правильно сказали, дети мои. Ибо, если богу будет угодно, завтра мы хотим облачить вас в святое и ангельское одеяние».[147]Когда чистые сыны Христовы уразумели, что ничто не препятствует им облечься в монашеское одеяние, они говорят авве: «А что еще надобно, отец, чтобы облечься в те ангельские, как ты называешь их, одежды?».　

В прошедшую седмицу, когда праздновали святой праздник воздвижения креста, этот великий дал одному из молодых братьев святую одежду; с того времени не прошло семи дней, и брат этот еще носил все, что по обычаю полагается. Великий велел тотчас позвать его. Когда монах пришел, Иоанн и Симеон, увидев его, упали в ноги авве и сказали ему: «Мы просим тебя, если собираешься так же одеть и нас, удостоив такой же чести и славы, сделай это вечером, ибо, будучи людьми, мы опасаемся, как бы ночью не пристигла нас смерть и мы не умерли, лишившись такой славы, радости и такого сонма сопутников и венца». Когда игумен услышал, что они боятся лишиться такого сонма сопутников и венца, он понял, что через носящего святую одежду им было явлено видение, и приказал ему воротиться туда, где он пребывал со времени, как был в нее облачен. Когда монах ушел, сыны Христовы весьма опечалились и говорят игумену: «Ради бога, отец, встань и сделай нас такими, каков он, ибо во всем монастыре твоем нет человека, почтенного равней честью». Авва говорит им: «О какой чести вы говорите?». Тогда они сказали: «Во имя удостоившего нас, отец, одежды своей и чести, блаженны и мы, если и нам последует такая толпа монахов со свечами, и мы также наденем блистающий светом венец на головы свои». Ибо они думали, что и игумену открылось то, что предстало их взорам. Игумен из этих слов все понял, но не сказал им, что ничего не видел, а молчал и дивился великой простоте и чистоте их, особенно Симеона. Великий, только ласково молвил им: «Завтра по благости святого духа и вы так облачитесь». Как утверждал святейший диакон, правдолюбец Симеон говорил: «Ночью мы видели лица друг друга, как бы днем». Каждый из них узрел па голове другого венец, как у того монаха, которого видели». «В таком ликовании, — говорил он, — была душа наша, что мы не хотели вкушать ни пищи, ни питья».　

Через два дня после того как они прияли святую одежду, они видят того, кто облачился в нее семью днями ранее и чей венец и сопутники открылись им. Теперь он был одет в грубую одежду, и занят работой, и вокруг головы его уже не было венца, и не было толпы монахов со свечами, и Иоанн и Симеон удивились этому. И Симеон говорит Иоанну: «Истинно, брат, когда пройдут семь дней, мы тоже лишимся благолепия этого и прелести». И Иоанн говорит: «Чего ты желаешь, брат?». Тот снова говорит ему: «Чтобы как мы ушли из мира и отреклись мирского, также отказались бы ото всего, наделенного дыханием. Ибо, одетый в одежду сию, прозреваю я иную жизнь и иные дела. С того дня, как раб божий облек нас в нее, внутренняя моя, не знаю от чего, пылает, и душа моя жаждет никого не видеть, ни с кем не говорить и никому не внимать». Иоанн говорит ему: «А что мы будем есть, брат?». Симеон отвечает ему: «То же, что и те, кого зовут вóсками,[148] о которых говорил нам вчера владыка Никон. Может быть, он, желая, чтобы и мы вели такую жизнь, рассказал нам, как живут вóски и как спят и все остальное о них». Затем Иоанн говорит: «Как же нам быть? Ведь мы не знаем ни песнопений их, ни чина».