Византийские церкви и памятники Константинополя

ÀOson per a\utèon \agnoo%un o\u togcéanei.

}Al\l, &w méone z%wn kaì mejist%wn tèav féusoiv,

E$i pou ti kaì péepracen a\ut%y m|h préepon,

Léusin parascèwn tèhn }Edèem kl%hron dòdou.

Эта пышная эпитафия превозносит[320] самого знаменитого члена патрицианского рода Торникиев: затмевая своею славою всех соперников, этот великий Коноставл совместил в себе все способности: и государственного человека, и судьи, и правителя, и воина, и бережливого, разумного полководца происходя сам от царской крови, он породнился с домом императоров через жену и подал другим пример блестящей, но также и добродетельной жизни, покинутой им в совершенном образе инока. Хотя в этом идеале высоких добродетелей и блестящей славы трудно выделить и по отзывам писателей затем узнать определенную историческую личность, но во всяком случае образ можно отнести только к двум личностям: Димитрию Торникесу (1182 – 1245 г.), как предлагает г. Велюдо[321], – надежной опоре византийской монархии Комненов, или блестящему воителю Константину Торникию, прославившемуся своими подвигами против Латинян, а главное, участием в деле захвата столицы в 1259 г. По нашему мнению, в герое эпитафии можно было бы видеть именно Константина, который выделился как наиболее знаменитый член фамилии, был почтен высшими придворными должностями, как великий приммикерий и севастократор, т. е. лицо, стоящее при дворе непосредственно после Кесаря и императорской фамилии, с которою Константин породнился, выдав свою дочь за Михаила Палеолога. Определенный придворный сан обер – шталмейстера, «великого конюшего» – контоставла[322], который в эпитафии дан неизвестному Торникесу, еще не противоречит сближению с Константином, так как в его лице могли совмещаться разные придворные должности, а это была одна из наиболее приближенных[323].

Впрочем, для нас важнее тот общий результат, что в этой надписи, а, следовательно, и в обеих арках, равно как и в арке с скульптурным изображением Архангела, находящейся у правого столба главного нефа (см. таб. 28), мы имеем памятники не ранее конца XIII стол., т. е. эпохи, приблизительно совпадающей с обновлением всей церкви ее ктитором Ф. Метохитом.

И так, весь правый придел церкви, и все декоративные детали его архитектуры принадлежат концу XIII или же началу XIV столетия, – обстоятельство особенной важности для решения вопроса о веке мозаик мечети Кахрие. В самом деле, хотя мы имеем в приделе живопись фресковую, а не мозаическую, а с техникою художества тесно связана манера или художественный стиль, однако же, сравнением типов и форм можем подтвердить догадки о времени происхождения.