Византийские церкви и памятники Константинополя

Тот же тип, но иной стиль представляет (табл. III) мозаический образ Христа над «царскою дверью», – Спаса «жизнедавца», или «страны живых», как именует надпись и современный историк. Христос представлен уже на престоле, во весь рост, хотя также с Евангелием в руках и с благословляющею десницею. Те же, по – видимому, одежды и прежних красок, та же широкая драпировка одежд, но за то крайняя худоба фигуры и вообще удлиненные пропорции; также мутные цвета красок, и темный золотой фон и, главное, явные признаки разложения самой условности византийского типа и стиля. Этому соответствует рисунок и раскраска фигуры донатора: {o ktéhtwr logojéethv to%u Geniko%u[334] Qeéodwpov {o Metocòthv, как называет его надпись. Характерное изображение византийского ученого и вельможи с его тонкими чертами лица, маленькими глазами и тонкими губами, в пышных одеждах, как ни слабо в художественном отношении, очевидно, говорит правду[335]. На патриции надет зеленый подпоясанный опашень, видимо, шелковый, украшенный золотыми стреловидными листьями и розовыми трехчастными цветами; под этою верхнею одеждою виднеется на груди и рукавах шитая золотом по каймам до низу туника или кафтан. На голове надет оригинальный розового цвета колпак или тюрбан с золотыми полосами. Очевидно, это та самая шапка патриция, которую ему пожаловал в знак особой милости имп. Андроник Палеолог I или старший, о чем и рассказывается в панегирике неизвестного стихотворца Метохиту[336]. Куропалат Кодин в своем сочинении о чинах византийского двора так описывает[337] официальный костюм логофета «to%u geniko%u» – куратора казны или министра финансов: «головная покрышка логофета из белой шелковой материи, украшена шитьем (или вышитыми орнаментами[338]. Каббадион[339] (тога, верхняя одежда, опашень) из тех шелковых же материй, которые более в ходу. А скараник[340] белый с золотом, шелковый и расшитый золотыми нитями; спереди и сзади портреты императора из эмали[341]. Жезла нет». За исключением деталей, этот темный текст, по нашему мнению, достаточно иллюстрируется нашею мозаикою, которая, в виду крайней бедности наглядных представлений византийского быта в позднейшую эпоху, заслуживает полного внимания и издания ее в точном снимке с красками. Над входом в первой картине в люнете находится замечательное изображение Богородицы Знамения с двумя поклоняющимся ангелами, по грудь, замечательного по своему изяществу типа; мозаика приближается здесь по легкой воздушности тонов к фреске.

Кроме этих мозаик, помещенных над дверями в люнетах, центральные отделения обоих нартэксов представляют по парусам крестчатого свода (или на перекрестьях) сцены: во внешнем нартэксе – чудес Спасителя, во внутреннем – Введение во храм и иных событий из жизни Богородицы. Таким образом, определяется и общее назначение росписи внешнего нартэкса – историровать жизнь Христа, а внутреннего – жизнь Богородицы (см. план). А именно, в первом видим: Рождество Христово, Поклонение Волхов, Избиение младенцев в Вифлееме и пр.; во втором Рождество Богородицы, и иные сцены из так наз. Протоевангелия.

Если такое распределение не проведено вполне цельно, то, по нашему мнению, это могло происходить от переделок. Так, на парусах правого купола во внутреннем притворе изображены чудеса Христа и те же почти примеры чудесных исцелений представлены в крайнем справа отделении внешнего притвора. Это совпадение ничем иным не объясняется, как беспорядком в распределении, возникшим от присоединения придела, и переделок, от того происшедших, в обоих притворах.

Но и, помимо всех подобных предположений, в росписи нартэксов ясно виден ход мыслей их декоратора, быть может, впервые предпринявшего такую задачу иконографии в монументальных работах. Если, по принятому издревле порядку, которого образцы видим в древнейших мозаиках Равенны, алтарная часть храма назначалась для прославления Христа, Его завета и высших догматов церкви, то с появлением купольных храмов, эта основная мысль осложнилась, дифференцировалась и распределилась по куполам и всей центральной части храма. История событий евангельских и ветхозаветных является в древнейших мозаиках с характером сцен, приготовляющих верующего к воспринятию догмы и таинства; в эпоху же окончательной разработки византийской иконографии, события Евангелия становятся во главе ее, и размещаются по всем стенам обширных алтарей пышного собора в Монреале. В соборах средневековой Италии изображения из Протоевангелия размещаются даже в главной абсиде, под центральной сценою. Понятно, что мозаическая роспись мечети Кахрие – Джамиси стоит в средине этих двух направлений.