Визави (СИ)

Звонка у двери не водилось и Красовскому требовалось постучать. "Может, его нет дома?", - как бы отчужденно подумал он.

Раздался стук в дверь; такой слабый и сонный. Впрочем, с той стороны услышали.

- Кто там? - Глазка тоже не было.

- Брат, это я, открой.

- Савва? - Щелкнул замок. Открылась дверь. - И впрямь ты. Заходи, случилось чего?

Савва вошел в переднею.

- Ты ж промок до нитки. Давай быстро греться.

Савва скинул капюшон. Поднять глаз на брата, он не решился.

- Врач не помог мне, я не знаю что делать, как мне быть, скажи брат?

- Глаза бы мои тебя не видели, - сказал, как плюнул Лаврентий.

- Нет-нет-нет. Только не ты, брат.

Савва хочет взять брата за плечи, но тот хватает зонт из кованной зонтицы и ограждается им от Саввы.

- Брат. Умоляю. - Конец зонта упирается Савве в живот, и Лаврентий давит вперед.

Савва сгибается, подается назад и, спотыкаясь о порог, падает на пол.

- Проваливай и больше не возвращайся! - сказал Лаврентий перед тем, как захлопнуть дверь.

У Саввы были ключи от квартиры брата (а у Лаврентия соответственно от комнаты Саввы), он мог запросто открыть дверь, но вместо этого воззвал к брату:

- Брат? Брат? - Ни слова, ни звука в ответ.

"Это всё ты, - обратился Красовский к клещу, - из-за тебя я потерял брата". Но клещ как бы ответил неслышимым эхом: "из-за себя ты потерял брата".

Время на думы Красовскому не дали: он услышал, что кто-то поднимается по лестнице; звук шагов заставил его мигом укрыться капюшоном. Он стрекозой прошмыгнул мимо господина в сером пальто - тот моргнуть не успел.

"Больше мне не к кому пойти. Ни друзей, ни знакомых, никого. Куда? Куда мне податься? Может, ты знаешь, мой недруг, а?".

***

Красовский не думал куда идёт, ноги сами привели его. За всю свою жизнь в храме он был от силы пару раз. Первый - еще младенцем, когда крестили, а второй раз с братом - на проводы души, сороковой день после смерти родителей. По собственной воле Красовский тут не появлялся. "Всё бывает в первый раз" - подумал он, входя в собор.

Родители Красовского не были богобоязненными людьми, поэтому поначалу Савва растерялся. Он заприметил церковную лавку и направился туда; приобрёл свечи. Он чувствовал себя здесь стеснённо, не в своей тарелке. К батюшке обратиться Красовский побоялся. Он подошел к самой большой и красивой (по его мнению) иконе и...застыл.

"Я купил свечу. Отдал за неё деньги храму, ведь это уже добрый поступок, так? Теперь нужно зажечь её и помолиться. Испросить духовной помощи".

Савва Красовский не был дураком или простаком, он понимал, что ставить свечу с холодным сердцем, как бы формально, нельзя - грех. Стоя пред Святым ликом, он несколько раз покрестился. Затем зажег с помощью лампадки свечу (при этом следя, чтобы не накапать туда воском) и закрепил её таким образом, чтобы она не соприкасалась с рядом стоящими. Вслед за тем, он начал молиться; своими словами, но благоговейно, не скупясь; обращая все свои помыслы к Богу.

Молитва вышла сбивчивой, но искренней (по мнению самого Красовского), даже выступили слёзы. После обряда, он неторопя перекрестился, поклонился и освободил место для других людей.

"Быть может, я сделал всё не совсем правильно, но что мне оставалось? И что мне остается еще? Грехи? Мои грехи, они отпускаются только на Исповеди...".

Красовский посмотрел на священника. Лицо у того было мягкотелое, полное, с женственными чертами: мясистый нос, ярко-красные щеки и маленькие глаза с жидкими, едва заметными бровями. "Подумать только, как будто он эти свои брови выщипывает. А бородка то вообще никуда не годится, совсем реденькая" - подумал Красовский. Облачённый в рясу шафранового цвета, он выглядел как наполненный под завязку бочонок. "Не похож он на образованного и прилежного священника". Молитвенное настроение развеялось как дым. Савва Красовский покинул церковь.

***

Вернувшись в свой кубрик, Красовский почувствовал, что голодный, как сто муравьёв. Завтрак, обед и ужин были его излюбленными делами и тянулись у него так долго, как только возможно; он всегда наслаждался каждой ложкой, каждым кусочком, каждым глотком, с неприкрытым самозабвением и упоением.

Переодевшись в домашнее, он взялся накрывать на стол. Через некоторое время перед ним уже стояла тарелка супа, от которого обильно шел пар, жирные умасленные ломти хлеба, вволю натёртые чесноком, блюдце с ломтиками трёх разных колбас, а также огурчик и стакан компота.

Откусив кусок, он принялся жевать, затем зачерпнул ложку с тарелки и вот тут клещ оживился.

- А! Что ты творишь, садист несчастный? - Клещ сжимал голову Саввы; сжимал на секунду, ослаблял хватку и снова сжимал.

- Ты что? Есть хочешь? - Красовский не видел, как клещ подрагивал своими сяжками, но почувствовал это.

Он взял кусок хлеба и поднёс к челюстям клеща. Вскоре на ресницы и нос Красовского посыпались крошки. "Ты отнял у меня всё. Даже радость трапезы".