Визитка

Мы много лет любили друг друга. Вам, должно быть, странным кажется такое сочетание: футболист и актриса. Да, мы жили в разных мирах, нас окружали разные люди, у нас были разные интересы, но когда мы были вместе, мы не чувствовали того, что нас разделяет. Хотя её богемное окружение постоянно мне старалось об этом напомнить. Я до сих пор чувствую аромат Настиной персиковой кожи, вижу её прекрасные, чуть с косинкой, глаза, слышу её голос. Мы даже читали мысли друг друга. Нет, правда! Мы специально экспериментировали. Я задумывал число, а Настя почти всегда его правильно отгадывала. А я всегда угадывал, что она в данный момент хочет. Для отношений между мужчиной и женщиной это редкость. Почему я не сделал ей предложение? В конце концов, мы так любили друг друга, что несмотря ни на что, можно было утверждать: мы созданы друг для друга… Всё очень просто. В моей жизни, одновременно с Настей была ещё одна женщина — Марина Бенедиктова.

С Мариной меня тоже мало что связывало. Вы помните, я учился в школе на тройки, а она преподавала в институте высшую математику. Общалась она только с коллегами-преподавателями и лоботрясами-студентами. Вряд ли бы мы когда познакомились, но однажды я увидел на улице женщину с изнурённым лицом, которая тащит два тяжёлых продуктовых мешка. Эка невидаль! — скажете вы. И правда, такое увидишь на каждом шагу. Но один из мешков вдруг порвался и из него посыпались пакеты с мукой и крупами, а затем, обрадовавшись свободе, выпали и покатились по асфальту, с тротуара на мостовую, апельсины. Женщина, не раздумывая, рванулась за ними и чуть не попала под колёса проезжавшей мимо Лады. Я успел схватить её за пояс и оттащить назад. Так мы познакомились.

Марина была некрасива и при этом близорука, носила уродливые очки в роговой оправе с толстыми стёклами. Типичная строгая старая дева-училка. Я побаивался её. Побаивался и любил. Марина была совсем не похожа на Настю. Даже в постели они вели себя совершенно по-разному. Нежная умиротворённая и прекрасная Настя была пассивна и почти равнодушна к плотским утехам. А жёсткая Марина, тощая, плоская, как доска, некрасивая, не позволяла мне расслабиться ни на минуту, верховодила, и всю житейскую усталость в кровати с неё как рукой снимало. Скучать мне с ней не приходилось. Но при этом она не спешила высказывать по отношению ко мне чувства, держалась настороженно, то и дело ощетинивалась, словно ожидая подвоха или удара со спины. Думаю, у неё был печальный любовный опыт, и она не хотела, чтобы он повторился.

Другой человек совершил бы выбор. А я не мог. Сделай я предложение Марине, Настя испытывала бы жгучую боль и разочарование в жизни. Свяжи я свою судьбу с Настей — и без того холодная Марина совсем отделилась бы от людей. И обе считали бы меня совершенно справедливо предателем. А что я мог сделать? Я любил их обеих. Это только в книгах и в кино настоящая любовь может быть по отношению лишь к одному человеку. А в жизни можно любить одновременно и двоих, и троих… И хочешь всем лучшего, а приносишь страдание.

Я надеялся, что время всё расставит по своим местам. И впрямь, так и случилось. Однажды Настя, словно извиняясь, сказала мне, что выходит замуж. Не за кого-нибудь — за артиста родного театра Павла Широких. Они играли на сцене двух влюблённых, и так получилось, что сценические отношения перекинулись на жизнь. Я не очень тогда удивился. Может быть, даже ждал этого. Павел Широких — представительный и красивый мужчина, он умеет себя подать. Прежде я видел его несколько раз на Настиных семейных праздниках — он исполнял песни Галича и Окуджавы, аккомпанируя себе на гитаре. Иногда они пели дуэтом.

Через год после этого я сделал предложение Марине, но она лишь тяжело вздохнула и сказала, что привыкла к своей одинокой жизни, она её вполне устраивает. Желание завести семью у неё — да, было, но я слишком долго ждал, и теперь ей ничего не хочется, перегорело. Пусть всё останется, как было…

Пока всё это вспоминал, я много чего успел: построил новый макет, распечатал двести пятьдесят визиток на принтере, порезал листы на гильотине на маленькие прямоугольнички, украсил каждый из них редкой золотой виньеткой. Я положил исправленный заказ к остальным и отвёз в прихожую. Ожидая курьера от шефа, я задремал в своём кресле.

И странно: мне вновь приснился давешний сон. Огромное помещение с окном-витражом. Распятие. Около него Марина и Настя со свечками в руках. Я хочу подойти к ним, а потом с ужасом понимаю, что не могу этого сделать, потому что я умер. И они собрались вместе потому, что молятся обо мне.

х х х

— Михалыч, это Санёк. Я звоню из квартиры Астапова. Кажется, старикан того… помер… Что мне делать?

— Что значит «помер»? Где он? Что с ним? Расскажи подробней.

— Ну он сидит в своём кресле, глаза открыты и не шевелятся.

— Холодный?

— Да я боюсь трогать, ты чего, Михалыч? Я покойника только раз в жизни видел.

— Зеркальце к губам приложи.

— Сейчас… не, не дышит. Что делать, Михалыч?

— Погодь. А работу он сделал?

— Да, лежит тут пакет, как всегда…