В Петербурге очень развито чувство истории и собственной неповторимости. В этой связи можно сделать такой парадоксальный вывод – именно углубление Петербурга в собственную традицию и показывает его путь в будущее. Идея диалогичности заложена в пространство Петербурга еще ее основателем Петром I, задумавший город как медиатор между Россией и Западом. Поэтому исторически для петербургской культуры свойственно взаимодействие различий, множественность, проявляющаяся и в художественной и в общественной жизни. Как пишет М. Каган, в создании петербургской культуры участвовали немцы, итальянцы, французы, англичане, молдаване, украинцы, поляки, прибалты, и даже, как известно, эфиоп; если в результате петербургская культура, воспринявшая все эти влияния и связавшая их со своей национальной основой, оказалась не мозаичной, а целостной, то лишь потому, что между всеми участниками данного культуротворческого процесса складывались отношения диалога, а не противоречия, отторжения или, по крайней мере, сторонней терпимости к чужому. [64] Поэтому многообразие течений, составляющих феномен «ленинградского андеграунда», взаимодействие различных исторических стилей, национальных традиций, сосуществующих в одном пространстве «подпольной жизни», в определенной мере наследует традиции, исторически заложенные в петербургском менталитете. Не случайно ряд исследователей отмечают, что художественная жизнь Петербурга более концентрирована, семейна – художники, музыканты, актеры, околохудожественная публика собираются, встречаются в одних и тех же местах, а разнообразные пласты художественно-интеллектуальной жизни имеют множество точек соприкосновения и связей. То же отмечает и А. Троицкий, рассматривая особенности становления ленинградской рок-музыки: «как в большой деревне там есть места, где каждый может увидеть каждого» [65] . Традиция семейности художественной жизни сохраняется и сегодня не только в форме «посиделок» в мастерских, но и в художественных институциях: галерея «Борей», «Пушкинская 10» становятся местом концентрации творческой энергии.
Мифологизация культурного ландшафта, повседневной жизни становится важным моментом для осмысления творчества многих петербургских художников: от работ А. Арефьева 1950-х, Д. Шагина 1980-х до изысканно-ироничной карнавальности работ М. Шемякина, где обращение к петербургскому мифу, его интерпретация – демонстрация особой модели жизни, противостоящей и советскому реализму, и постиндустриальному техницизму. Мифы питают идею осознания Петербурга как «мира вне жизненного мира», влияющего на людей, стимулирующего восприятие жизни, как состояние полузатопленности, зыбкости, неустойчивости, в котором и есть искомая гармония. Потоп в этом контексте превращается из угрозы, трагедии, предчувствия гибели, сумасшествия (как в «Медном всаднике А. С. Пушкина, стихах А. Ахматовой, В. Набокова) в образ жизни. Город и природа, вода и камень, искусственное и естественное пропитывают друг друга, переходят в новое физическое и духовное качество, рождая новую субстанцию. С данной позиции Петербургу не нужен потоп-потрясение, просто все и так состоит из всего (можно вспомнить теорию Сергея Курехина, что Питер надо утопить и пускать под воду экскурсии с аквалангами). Петербург – город геометричный, целостный, возникший практически на болотах волей Петра I. Рациональность продуманной радиально-лучевой системы, по которой осознанно строился центр города, «геометричность», регулируемая отдельным градостроительным ведомством, сохранность (по крайней мере, до последнего десятилетия) исторического центра стимулируют и рациональность, влияют на консервативность мышления петербуржцев.
Восприятие Петербурга как «города-мифа» породило многочисленные легенды, связанные с Петербургом, вдохновлявшие поэтов, писателей, художников. Существует ряд устойчивых понятий, характеризующих город по-разному: Петербург Петровский, Петербург Достоевского (изнанка блеска петровского), блокадный Ленинград; Петербург как «жертвенный камень» истории (от В. Крестовского и Ф. Соллогуба до В. Шефнера, М. Шемякина); Петербург и тема Вавилона, тема Рима (А. Ахматова, Б. Гребенщиков). Как писал Ю. Лотман, вокруг имени такого города будут концентрироваться эсхоластические мифы предсказания гибели, идея обреченности и торжества стихии будут неотделимы от городской мифологии [66] . Однако в Петербурге практически не развивался и не развивается документализм как прием художественного творчества и как направление в изобразительном искусстве, хотя есть блестящая школа кинодокументализма.