Вкус любви

Нам было глубоко наплевать на то, что у нас невменяемый вид, что наши волосы пропахли травкой. Алиса так злилась на отца за эту смертоносную атмосферу, которую он даже не пытался улучшить, что больше не скрывала своих красных глаз и взрывов безумного хохота. В любом случае сад был достаточно большим, чтобы жить, не пересекаясь с остальными.

Люси. Люси приехала на четвертый день. Единственный день без дождя. Совпадение? Или нет? В полдень мы втроем шлепали по чахлому ручью, который тянулся вдоль дома, заполняя часть сада тяжелым запахом гнилой тины. Алиса, свернувшая нам энный по счету косячок, отправила нас в сарай за резиновыми сапогами, и, пока Люси шла впереди меня, я смотрела на ее маленький узкий зад, всегда наполовину скрытый чересчур просторными джинсами. Я пыталась уяснить, как она умудряется выглядеть так по-мужски, несмотря на распространяемую вокруг себя ауру и флюиды самки: мне было сложно понять, какая грань привлекала меня больше. Поравнявшись с ней, я принялась болтать о всякой ерунде, наши плечи иногда невольно соприкасались, и каждый раз я ощущала небольшой разряд в 220 вольт в нижней части спины. Я не сразу включила свет, чтобы навести ее на эту мысль:

— Похоже на грабеж?

— Похоже, — согласилась я с бешено стучащим сердцем: мы были наедине в месте, где нас никто, кроме Алисы, не станет искать.

Я увидела, как сверкнули ее глаза, в темноте мелькнул белый проблеск красивых зубов.

— Ну, тогда грабеж.

Если бы Господь создал меня чуть более дерзкой, я бы перестала лихорадочно нащупывать выключатель, искать эти чертовы сапоги и, ничего не ответив, просто позволила бы украдкой ласкать себя, стоя возле полок, покрытых паутиной. Только представьте эту плотную тишину. Мои руки под ее футболкой и бархатный звук ее губ, целующих мои. Ее пальцы. Поскольку я была на грани инфаркта и припомнила целый ворох ничтожных отговорок (дурацкие трусы, утром не помылась, давно не делала эпиляцию), я все испортила:

— Пора возвращаться.

— Пойдем, — ответила она, и брови ее слегка дрогнули, отметив мое дезертирство.

Полазив еще несколько минут по ручью и быстро сообразив, что это вовсе не так увлекательно, мы отказались от подобной затеи. Мы бросили сапоги возле сарая на солнце, и ее сапог накрыл мой. Вот какие мелкие детали я запомнила, уже тогда зная: они попадут на бумагу.

Когда стемнело, отец отвез нас к моей бабушке. Ночь была темной, хоть глаз выколи. Ты помнишь, Люси? Едва мы залезли на заднее сиденье машины, как я почувствовала прикосновение твоей маленькой загорелой ляжки в крапинках засохшей грязи, после чего она замерла достаточно близко, чтобы я ощущала ее восхитительное тепло. Тогда я тихонько подвинула колено вправо, и всю дорогу твоя золотистая и моя белая кожа словно случайно касались друг друга и даже плотно сомкнулись, когда отец вдруг резко надавил на тормоз и мы чуть не попадали со своих мест.

Я наблюдала за Алисой, спорившей с Луизой по поводу одной песни Майкла Джексона, и не осмеливалась даже взглянуть в твою сторону. Я лихорадочно думала обо всех мужчинах, которые были у меня в последнее время, но ни один из них не смог вызвать у меня подобной дрожи: с ними ситуация изначально была прозрачной, а ласки с их стороны — вполне обоснованными. И взрыв чувств от этого был в тысячу, в миллиард раз менее ярким.

Все, или почти все, произошло тем же вечером, в комнатке на втором этаже, где ты жила вместе с Алисой. У тебя прихватило спину. Я взобралась на твои маленькие упругие ягодицы, чтобы сделать тебе массаж. Алиса метала громы и молнии, но я не обращала на это внимания. Мне было гораздо интереснее слегка царапать твою нежную кожу и смотреть, как ты сжимаешь зубы в гримасе удивления и удовольствия. Я сотню раз представляла, как все порчу, хватая в ладони твою грудь только потому, что было невыносимо проводить рукой рядом и не замечать ее: она выпирала из-под твоих рук, расплющенная матрасом. Рыжеватый свет от настольной лампы играл на твоей обнаженной коже, а я должна была делать вид, что ничего не замечаю.

Ок, Элли, возьми себя в руки. Успокойся, это всего лишь девушка. Вот о чем я заставляла себя думать. Не знаю, видела ли ты, что я борюсь изо всех своих сил с этим невыносимым желанием, с убийственными образами твоих твердых сосков между моими пальцами, но это вполне возможно, поскольку ты отплатила мне тем же несколько минут спустя. Что мы должны были делать?

Вероятно, как раз то, что и сделали: ничего.

— Спокойной ночи, шлюшки, — прошептала я, поднимаясь, чтобы пойти в свою комнату.

Алиса встретила мои слова привычным гоготом, ответив:

— И тебе того же, дурында.

Но Люси, глаза которой блестели в лунном свете, похоже, приняла оскорбление на свой счет. И, разумеется, улыбнулась. Я позаимствовала у своих любовников их откровенные словечки, и даже лесбиянкам всего мира известно, что «шлюшка» звучит необычайно нежно.

— Какой он, Месье? — спрашивает меня Люси, когда мы курим, усевшись на одной из аллей, полной комаров.