Вкус Парижа [Литрес]

Я заранее заказал столик у окна, отсюда прекрасно просматривалась набережная. Второй бокал рейнского вина опустел, когда на улице появилась Марго. Она была одна, но почему-то не подъехала на своём лимончике, а пришла пешком. На сей раз мадемуазель Креспен вырядилась во всё чёрное: чёрное платье с длинными рукавами, чёрная шляпка, даже чулки чёрные.

Через несколько минут она возникла в дверях зала, к столику её почтительно проводил метрдотель. Я приподнялся, приветствуя её поклоном головы, но она неожиданно подошла вплотную и обняла меня, прижавшись всем телом. Потом, как ни в чём не бывало, выбрала место напротив меня.

Метрдотель угодливо отодвинул её стул, она кивнула:

– Спасибо, дорогой Шарль. – Указала на меня: – Кстати, это доктор Ворони́н. С тех пор как месье Люпон погиб, доктор стал знаменитостью. Полиция думает, что это его жена застрелила нашего Ива-Рене. Преступление страсти.

Я только скрипнул зубами. Какого чёрта нужно было сообщать все эти детали официанту? Что она задумала? Метрдотель взглянул на меня соответствующим этим сведениям образом, молча положил меню, поклонился и отошёл. Я оглянулся. Соседние столики внимательно разглядывали нас. Наверняка узнали Марго и были в курсе скандального убийства. Зачем она прижалась ко мне? Даже атласный жилет не позволял возомнить, что эта расчётливая бабочка потеряла голову или пыталась соблазнить меня. Скорее уж смутить. Может, хотела проверить, есть ли в моём кармане браунинг? Теперь она знает. Я невольно оглянулся: не появились ли на входе полицейские? Нет.

Марго уселась, невозмутимо окинула взором зал, позволив мне разглядеть себя. Выглядела она весьма эффектно: изумрудные глаза, длинные тёмные ресницы, сильный нос, алый рот. Только чёрные волосы сегодня были забраны под фетровую шляпку в виде колокольчика. От Елены я знал, что такой головной убор называется клош. Этот чуть скошенный на левое ухо клош, украшенный широкой атласной лентой с бантом на макушке, придавал Марго таинственность и дерзость. На лбу был старательно выложен аккуратный локон в виде перевёрнутого вопросительного знака. Не приходилось сомневаться, что на неё тоже нашлись бы охотники в любом дансинге. Я напомнил себе, что внешний вид мадемуазель Креспен наверняка не менее обманчив, чем мой. Внутри этого красивого тела сидит перепуганная, обиженная и злобствующая душа, такая же чёрная, как её одежда. И со мной она крупно промахнулась: мне никогда не нравились холёные и чрезмерно накрашенные бабочки, а она была бабочкой пар экселанс. Иногда и Елена злоупотребляла полным боевым раскрасом, но я всегда помнил, что дома «русская персиянка» перевоплощается в воробышка, что по утрам она печёт маковые пироги в застиранном халатике, тянется на цыпочках поцеловать меня в шею, во сне прижимается ко мне, а в дождливый день волнуется, не забыл ли я зонт. А Марго вызывала лишь отвращение. Она напоминала таракана – твёрдая хитиновая оболочка и мерзкое, хищное нутро. Сам запах её духов давно ассоциировался у меня с вонью метро и больницы, потому что этой синтетической свежестью пропах уже весь Париж. Ими даже Мартина Тома злоупотребляла.

Марго оглядела меня:

– А вы хорошеете с каждой встречей, доктор. Превращаетесь в настоящего парижанина и бонвивана.

Может, дела на матримониальном фронте не обстояли так благополучно, как уверяли ослепительная внешность и уверенная осанка Марго Креспен, раз ей пришлось заметить скромного, да к тому же ещё и женатого лекаря из больницы для бедных.

Она раскрыла сумочку, выудила из неё янтарный мундштук, пачку «Лаки Страйк» и золотую зажигалку. Вставила сигарету в мундштук и самостоятельно прикурила, уже не дожидаясь моей помощи. Пристроила раскрытую сумку на стуле между нами и принялась изучать меню с таким вниманием, какое, на мой взгляд, ей следовало бы уделить уголовному кодексу Франции.

Сумка так и осталась с жадно распахнутым зевом, в одном локте от моего оттянутого браунингом кармана. Подкинуть внутрь улику и вызвать полицию не составило бы труда, но я не хотел быть первым, кто нарушит данное слово: пистолет и свобода в обмен на оправдывающее Елену письмо.

Подошёл официант. Марго выбирала еду с привычной уверенностью:

– Филипп, бутылку «Вдовы Клико» и, конечно, вашу божественную утку Жозефин Бейкер! – Протянула через стол руку, положила наманикюренные пальчики на мой стиснутый кулак: – Мон шери, обязательно тоже возьми утку, они пронумерованы, твой номер будет сразу за моим. – Кокетливо улыбнулась: – Я научу тебя всем радостям Парижа, вот увидишь!

По какой-то неведомой причине она упорно демонстрировала обслуживающему персоналу ресторана нашу несуществующую близость. Я отодвинул руку.

– Спасибо, я предпочту ассорти сыров и ещё одну бутылку этого рейнвейна.

Официант отошёл. Она сморщила лоб, прилепленный на лоб завиток зашевелился змеиным жалом:

– А ваша жена знает, что вы проводите время со мной?

Я промолчал.

Она коротко и зло засмеялась:

– Так я и знала, что вы её боитесь.

– Ни вас, ни жены.