Вкус Парижа [Литрес]

– Давайте в качестве чисто интеллектуального развлечения представим, что у вас нет алиби. Что вы всё-таки были под мостом Турнель. На этой вашей последней встрече вам стало окончательно и бесповоротно ясно, что этот мужчина ушёл от вас. А вы вложили в него полтора или два года жизни, тонны ожиданий, неподъёмный груз надежд. Свобода – очень привлекательный образ жизни для молодой женщины. Но годы идут, наступает пора определиться, не так ли? Сколько можно прозябать со старушкой-матерью в Рамбуйе, когда хочется бельэтаж на Елисейских полях? Успешный арт-дилер с неверной женой был податлив и казался многообещающим…

Её взгляд не оставлял сомнения, что как бы отчаянно она ни ненавидела Люпона, этого чувства у неё в избытке хватало и на меня.

– Но, увы, он оказался непостоянным. Вы выстрелили в него, он рухнул, под ним стала растекаться лужа крови. Вы были уверены, что он мёртв, и бросились бежать. Машину вы предусмотрительно оставили где-то подальше. Ведь вы заранее решили, что, если он не вернётся к вам, вы застрелите его.

Она облокотилась на стол, нагнулась вперёд, упёрлась в меня крапивными глазами:

– Вся эта ахинея не учитывает непреложные законы физики и логики.

Я не мог заставить себя есть, поэтому пил вино:

– Вы тоже не всегда действуете логично. Например, вокруг ресторана полно места для стоянки, а вы почему-то пришли сюда пешком.

Сухой рукой с длинными острыми ярко-алыми ногтями она подцепила на вилку кусочек птицы:

– Не уверена, что суд сочтёт этот факт доказательством моей вины. У вас какая-то мешанина из выдумок и не относящихся к делу фактов.

– Мои выдумки – это единственно правдоподобная реконструкция событий. Вот, например, свидетель сообщил, что стрелявшая женщина споткнулась и упала. Не хотите ли показать мне ваше колено? Я ведь врач.

– Нет, пожалуй, воздержусь. Вы, конечно, очень привлекательный мужчина, и, вероятно, после суда и приговора вам потребуется новая супруга… – Я сглотнул ком кровавой ярости. – Но что-то намекает мне, что у нас с вами не сложится. А в таком случае я не показываю мужчинам свои коленки. И я как раз слышала, что коленка разбита у вашей жены.

– Где вы слышали о коленке моей жены?

– В какой-то газете писали.

Валюбер сказал, что следствие скрыло от прессы этот факт, но, похоже, Марго была в курсе следственных тайн. Я вспомнил слухи о её связи с главой отдела криминальных расследований.

Я перешёл к следующему пункту:

– Кстати, свидетель уверяет, что при падении вы ещё и выругались.

– Вот как?! Выругалась? Убийство меркнет перед таким злодейством! Странно, что я всё ещё в ресторане, а не в камере предварительного заключения! – Она уже пришла в себя и теперь жевала утку с завидным аппетитом. – Если мне помнится, вы признались, что свидетель заявил, будто видел не меня, а вашу жену.

– Он не видел лица женщины и ошибся. Моя жена не могла выругаться.

Марго поперхнулась наигранным дребезжащим смехом:

– Надо же, как хорошо мужчины думают о своих жёнах! Это, право, даже трогательно. Видно, полагают, что если женщина – дурочка, то она невинна и чиста как ангел! Даже выругаться не в состоянии.

У меня потемнело в глазах от оскорбления в адрес Елены, но я сдержался.

– Свидетель видел вас, но из-за того, что до этого он видел мою жену, он принял вас за неё. Вы обе были в чёрном.

– Значит, свидетель, который был там, ошибается, а вы, которого там не было, знаете лучше?

Я вдохнул сложную смесь цветочного аромата рейнвейна со сладким дымком копчёного мяса:

– Вы совершили ошибку, стреляя Люпону в грудь, а не в голову. Он всё-таки успел сообщить, кто убил его.

Она промокнула краем салфетки жирные губы:

– Вы уже пробовали этот трюк.

– К сожалению, я не сразу понял слова умирающего.

Я ругал себя за это последними словами. Надо было ещё при первом допросе в госпитале передать следователю шёпот Люпона, пусть невнятный и непонятный. Но тогда мне послышалось, что раненый выдохнул что-то вроде «прекс» или «перс»… Побоявшись кинуть даже тень подозрения на Елену, я отмёл всех этих наполовину выговоренных не то по-русски, не то по-французски прекрасных персиянок как непроизвольный всхлип. Убедил себя, что это игра моего встревоженного воображения. А когда сообразил, что на самом деле хотел сказать Люпон, было поздно. К тому времени полиция уже знала, что я пытался скрыть браунинг в иранском посольстве, и не поверила бы ни единому моему слову.

Подкатили тележку сладостей. Марго склонилась над крохотными корзиночками с фруктами, над шоколадными эклерами и фламбированным крем-брюле:

– Что ты предпочитаешь, мон шери? – в присутствии гарсона она опять была сама нежность.

– Мерси, ничего.

– Какая жалость! Я возьму вот это… и это… и, пожалуй, это.

Она перетащила на тарелку чуть не половину всего сладкого стола. Её сумка продолжала оставаться раскрытой на стуле между нами. Марго была совсем не прочь заполучить пистолет, вот только никаких признаний в обмен на него она, похоже, делать не собиралась.

Запихнув в рот меренгу от знаменитого Ладюре, заявила: