Вкус подчинения

Он потрясает до глубины души, словно слепящий свет, ворвавшийся в ночи и я вскрикиваю и мычу. "Еще", хочу сказать, но лишь слюна стекает обильнее.

Так же как влага между ног, она каплей ползет по бедру и я вздрагиваю, когда ее подхватывают языком.

Хочется протянуть руки, обнять, покориться, но приходилось только чувствовать тактильную сладкую муку, без возможности действовать самой. И так это прекрасно отдать себя другому человеку, покориться.

Руки не затекли, но покалывали и я ими пошевелила, вдруг ощущая, как тела коснулась ткань.

Прохладная, нежная, легкая. Она стала ласкать мне спину, спускаясь все ниже, пока задела кожу ягодиц.

Я замычала, выгнулась дугой, кайфуя от прохлады ткани и горячего дыхания.

Резкий укус ягодицы вызвал острый восторг, и я вскрикнула и сжала ноги теснее, повернулась на руках, кончиками пальца чувствуя прохладный пол.

Возбуждение, прибившее меня волной, растекалось по телу, от любого порочного прикосновения и я задыхалась от собственных чувств, мычала сквозь кляп и наслаждалась каждой секундой этой сладчайшей как шоколад пытки.

Она горячим потоком расходилась по моей крови, ускоряя ритм сердца, учащая дыхание.

Вот ткань накрыла мне грудь, а через мгновение я ощутила, как соски что-то сильно сжимает.

Но ткань не дала пробраться в мозг боли, оставляя мне ощущать только острое, уже ни с чем сравнимое, наслаждение.

Давид сзади и, ласкает кожу ягодиц, пробирается ниже собирает влагу с половых губ, снова и снова пощипывая клитор. Пару мгновений спустя задыхаясь от остроты чувств, я ощущаю, как мне задирают ноги и закрепляют на распорках.

О, мой Бог.

Растяжка позволяет, но сама поза, да еще и с выставленной напоказ промежностью вопиющие развратная, как и пальцы, порочным движением вторгнувшиеся внутрь.

— Какая мокрая, послушная сучка.

Он растягивает пальцами лоно, не говоря ни слова, забирается глубже, проникает чаще, пока тело не прошибает горячий поток услады, и я не дернулась.

Вставь туда член, вставь, возьми, сделай своей.

И он словно слышит, сводит с ума дыханием между ног, сплевывая прямо в промежность, размазывает влагу. Теперь он приставляет головку члена. И хоть я не вижу, то знаю каждое его движение, каждую эмоцию в голосе.

Но Давид не торопиться и я, чувствуя как шелестит ткань, как он тянет ее, соски тянутся за ней мычу содрогаюсь, ощущая как Давид натягивает и меня на свой внушительный, словно вылепленный скульптором член.

Медленно, так чертовски медленно, что мне удается прочувствовать каждую венку, испещряющую член, каждое соприкосновен плоти, каждыый удар сердца, пока он не упирается в матку и не замирает.

Остается там и сильнее тянет на себя мою грудь, касается языком губ и шепчет.

— Как же у тебя тесно, всегда так чертовски тесно, — рукой сжимает грудь, другой продолжает тянуть соски и приказывает.

— Двигайся. Сама, — сердце ухает вниз. Как?

В такой позе получалось, как на волнах. Туда, сюда, пока терпение Давида не закончилось, и он не отпустил ноги, перевернул меня, и с размаху, повергая, в беспамятство взрывается снова. Раз, другой третий.

Пока тела не стали сталкивается в одной точке, разбрызгивая влагу, что каплями касалась мою кожу.

Глава 66

И вот уже почти, почти на грани острого удовольствия он резким движением меня покидает, от чего я недовольно мычу.

Ноги снимают с распорок, и я уже уверена, что все закончилось и мы начнем игру на равных в которой я будут мучить его столь же извращенно, как вдруг мои ноги поднимают вверх прямо к рукам.

Растяжки хватает, но все равно ощущается дискомфорт.

Хочется крикнуть, спросить, что он делает, но я только мычу в кляп, когда установка едет внизу и Давид прицепляет уже мои ноги, делает перевязку на талии, а руки отпускает, так что я четко падаю лицом вниз и касаюсь пола кончиками.

Шевелю затекшими пальцами и верчу головой, пытаясь дать понять, что устала ничего не видеть и молчать.

— Потерпи милая, — снимает он кляп. Установка едет, поднимая меня вверх головой над мягким полом.

— Да… — прочищаю я горло и тянусь к повязке, но он перехватывает руки. — Давид…

Ноги обдувало лёгким ветерком, как и живот и грудь, которую он освободил от ткани. Повязка полностью закрывало мне обзор, и я руками пыталась снова снять ее, но получала по рукам.

— Нельзя, я сказал!

Я не видела Давида, но буквально каждым миллиметром кожи, которую покалывало, ощущала его одержимый взгляд.

— Давид, давай прекратим дурачиться, — потребовала я, слушая сквозь шелковую ткань, как он ходит вокруг меня и гладит руками чуть повисшую грудь, соски, ягодицы.

Проводит по талии, пересчитывает ребра. Откровенно говоря, сейчас мне хотелось просто лечь и потрахаться. Осматривает.

Но разве можно спорить и что-то говорить, прицепленная вверх головой как тушка.

Я на грани стыда и возбуждения, не зная, в какую сторону кинуться, как путник, застывший на развилке между домом и борделем.