Вкус запретного плода

— Вот, понимаешь, человек. И всего-то на полгода младше Соньки, а, кгоме «мама» и «папа», ничего не говогит. Зато все понимает! Пгямо как Руслан. Вегно, Иваша? — Денис ласково взъерошил белобрысые волосенки.

«Этот, должно быть, тоже Ольгин, — про себя соображала Марина. — Да плюс еще Ничка. Но это четверо. А где же пятый?»

Столовая между тем постепенно заполнялась. Появилась Алена в длинной, узкой черной юбке с разрезом, белой блузке и узорчатой жилетке. Пришла Ольга с крысой на плече. Женя внесла кастрюлю с дымящейся кашей. Вместе с Денисом они торжественно водрузили ее на стол. А Валерьяна все не было и не было.

Наконец в коридоре громко и жизнерадостно затопали, и в комнату ввалились трое недостающих: счастливый, со звенящей от льдинок шерстью Руслан, улыбающийся Валерьян в лыжном костюме, с румянцем во всю щеку, и девочка лет восьми, такая же румяная и тоже в лыжном костюме. У девочки были теплые карие глаза и длинная, до колен, толстая каштановая коса. У Валерьяна и девочки был такой довольный вид, что Марину сразу же охватила дикая злоба — она тут все утро протрепалась, а эти трое по лесу гоняли.

— На лыжах ходили? — пряча зависть за насмешливой улыбкой, спросил Денис.

— Ага! Погода — прелесть! И солнышко, и морозец какой-никакой.

— Мороз и солнце — день чудесный! — провозгласила Ольга. — А я-то гадаю, куда это Джейн с утра упорхнула. Представляете, пришла утром будить, а в комнате никого, даже постель заправлена.

— Нет, Валька, ты все-таки на удивление правильный человек, — искренне сказала Алена.

— Это только здесь, — тихо, с мечтательной улыбкой проговорил Валерьян.

— И даже на завтгак не опоздал. Вот кого уважаю! — Денис с чувством хлопнул Валерьяна по плечу.

— Как можно! — шутливо ужаснулся тот.

— Ну, господа, садимся! — сказала Алена, с грохотом пододвигая стул. — Покушаем, что Бог послал, а Женечка приготовила.

Все сели, явно соблюдая некий привычный ритуал. Марину Денис усадил между собой и Аленой, а Валерьян оказался в другой стороне стола, рядом с детьми. Это было ужасно! После всех бесконечных унижений, подколок, проверок и душедробительных разговоров Марине просто необходимо было уткнуться в его плечо.

А он уселся подальше и сидит себе там, будто так и надо, и только изредка оттуда улыбается Марине своею здешней, блаженной улыбкой. Что ж, и на том спасибо, Марине сейчас и улыбка эта как воздух нужна.

Ей стало так горько, страшно и одиноко, что даже близкая Денисова красота (Марина и помыслить себе не могла оказаться когда-нибудь рядом с таким красавцем!) не радовала ее, а скорей ужасала. Марину вдруг безумно потянуло домой, а впереди еще два дня, да и будущее выглядело неясным. Между прочим, если трезво рассуждать, есть ли у Марины дом? Вроде бы уже и нету. Мама с трудом примирилась с мыслью, что Марина выходит замуж, потому что беременная, а если вдруг окажется, что Марина беременна, но замуж не выходит? Просто невозможно было себе представить, что тогда будет! Остаться тут? Надолго? Почти насовсем? Нет. Невозможно. Немыслимо. Надо искать какой-то другой выход. Какой?

И если бы не мысль о предстоящем разговоре с Денисом, Марина сразу после завтрака накинулась бы на Валерьяна, требуя немедленно увезти ее отсюда, но она решила потерпеть до после обеда.

7

После завтрака Марина помогла Женьке собрать и перемыть посуду — привычный, полуавтоматический жест вежливости. Посуды было много, разной, глубокой и мелкой, цветной и белой, фаянсовой, фарфоровой и стеклянной, гладкой и со сложным лепным узором. Впечатление было, что каждая тарелочка-чашечка представляет собой последний, уникальный экземпляр, чудом уцелевший от купленного в незапамятные времена сервиза. Вся это разномастная посуда как бы силилась рассказать Марине, да, собственно, не только ей, а всякому, кто захотел бы слушать, длинную и запутанную историю этого дома и жившей некогда в нем семьи. Ведь, конечно же, эти сервизы когда-то и кем-то покупались к свадьбе или дню рождения, а потом, глядя на них, хозяева вспоминали того, кто им их подарил, и то, в честь чего это было.

Но вот беда, сейчас на кухне не было никого, кто бы мог что-нибудь рассказать об этом Марине. И ей оставалось гадать, как все было раньше, когда ее тут не было и в помине, зато сервизы были целы.

Углубившись в свои мысли, Марина незаметно выронила стеклянную плошку, и та вдребезги раскололась о край раковины. Осколки так и брызнули в стороны.

— Ай! — очнулась Марина, услышав звон разбитого стекла.

— Ничего-ничего! — успокоила ее Женя, наклоняясь и подбирая заискрившиеся на солнышке кусочки стекла. — К счастью!

— Надеюсь, — еле слышно прошептала Марина.

Но Женя услышала и улыбнулась. Улыбка у нее была на удивление светлая и открытая. От этой улыбки у Марины сразу потеплело на сердце и захотелось улыбнуться в ответ. И она улыбнулась, правда, улыбка вышла кривая и неуверенная.

— Вы в Москве раньше жили? — наобум произнесла Марина следующую вежливую фразу.

— Нет. Я из Подмосковья, из Серпухова. Знаешь, есть такой городишко, от Москвы на юг два часа электричкой.

— Кто-нибудь у вас там остался?