Вкус запретного плода

— Вот ты не знаешь, что это такое. Ты ее береги, — серьезно сказала Женя. — Прописка, знаешь, это такое дело… С пропиской ты человек, а без нее собака без привязи, любой изловит и отправит на живодерню.

Женька опять замолчала, однако справилась с собой, сглотнула и продолжила рассказ:

— Так вот и ходили мы с Димычем, везде говорят: сдавай-ка ты его, милая, в детдом, а мы тебе, так и быть, подыщем работенку с общежитием. Ха! Как же, разбежались! Умные какие! Своих пускай сдают. Я так там одной тетке и сказала, ух она разоралась: «Да я тебе! Да я сейчас! Да я милицию позову!» Подумаешь, напугала! — Женькины кулаки рефлекторно сжались, и Марина невольно отодвинулась. Однако слишком многое в этой истории оставалось еще для нее неясным.

— А где же ты жила все это время? Пока всюду ходила?

— Ну, где жила? Да по-разному. В основном у девчонки одной жила, которая техникум наш на год раньше закончила, распределение получила, и дали ей от ее совхоза барак. Хибара, скажу тебе, страшная, а холодина — как на улице. Димыч у меня и заболел. Тогда его в больницу детскую взяли, а я при нем вертелась. До весны кое-как дотянули, а там… Есть-то чего-то надо. Вот я и пошла на вокзал.

— На вокзал? Зачем на вокзал?

Женя искоса взглянула на Марину и вдруг залилась краской.

— Работать, — процедила она сквозь зубы, взяла в руки очередную тарелку и, споласкивая ее, затянула веселый мотив.

До Марины по-прежнему не доходило.

— И что же ты там делала?

— Известно что, мужиков снимала. А что мне там еще-то было делать?! На юга, что ли, оттудова уезжать?! К пальмам и кипарисам?! — выкрикивала Женя. — Без прописки ведь и в уборщицы никуда не возьмут. Потом, ребенок! — Женя судорожно вздохнула, поставила с размаху на стол стакан и рассказывала дальше почти спокойно. — А на вокзале есть комната матери и ребенка. Вот я Димку туда заброшу, а сама в зал ожидания. Правда, половина денег на ту же комнату уходила. Все-таки они ведь тоже рискуют. Им же только от пассажиров детей положено принимать, с предъявлением паспорта и билета. — Выдержав паузу, но, похоже, собираясь снова заговорить, Женя сначала выключила ставшую ненужной воду, они незаметно поперемыли посуду, извлекла из-под длинного стола табуретку и, усаживаясь на нее поудобнее, спросила: — Ничего, я закурю? Ты как?

— Кури, пожалуйста. — К возможности оказаться в роли пассивного курильщика Марина относилась равнодушно.

— Не куришь? — поинтересовалась Женька, глубоко и с жадностью затягиваясь.

— Нет.

— Ну и правильно, и не надо. А я вот с восьми лет как начала смолить, так и все. Два раза бросала, да все ненадолго. День-два проходит, чувствую, ну все, больше мочи нет. Ну, думаешь, и черт с ним.

Женя засмеялась, Марина невольно к ней присоединилась: чтобы пережить все услышанное, ей просто необходимо было срочно что-нибудь сделать — или выплакаться, или, посмеяться.

— А этот… твой… — опять, не зная, как сказать, начала Марина. — Он же пришел, наверное, давно из армии?

— Что толку? — Женька снова погрустнела, со злостью тыкая в пепельницу бычок. — Я ему тогда сразу написала, что забеременела, а он не ответил. Ну и на фиг пошел. Думаешь, я ему теперь нужна, с вокзала-то? — Женька криво усмехнулась, и так не похожа была эта усмешка на ее милую, ясную улыбку, что Марине стало совсем жутко.

— А сюда ты как попала? — быстро выпалила она давно мучивший ее вопрос, торопясь поскорей заболтать впечатление.

Женькино лицо посветлело. Она не торопясь закурила новую сигарету и заговорила мечтательным, совсем не похожим на прежний тоном.

— Да так и попала. Денис у нас знаешь какой? На него когда чего найдет… Снял он меня, на вокзале прямо, представляешь? — Женька рассмеялась и продолжала сквозь смех, с трудом проталкивая слова, то и дело захлебываясь и фыркая: — Подошел, говорит: девушка, я хочу в этой жизни все испытать, вот пришел на вокзал испытывать…

— Ну и… — Марина тоже уже давилась от смеха.