Вкус запретного плода

Валерьян, пока слушал Марину, молчал, и она с грустью вспомнила, что за весь день он не сказал ей ни слова, а скоро полдня пройдет. Но грусть эта сейчас же отступила на дальний план. Марина видела, как блестят глаза у Сони, и вспоминала себя в этом возрасте. В какой восторг она приходила, когда при ней кто-нибудь играл! Мысль о том, что она, Марина, способна вызвать в ком-то это всепоглощающее, пьянящее чувство восторга, окрыляла Марину и давала ей возможность примириться с такой непреложной истиной, что роли окончательно и бесповоротно поменялись.

Отныне и никогда уже не сидеть Марине у кого-то на ручках, не смотреть восторженно, не слушать самозабвенно такую, прямо скажем, далеко не виртуозную игру. Но какое имеет значение, как она играет? Важно лишь то, что играют не где-то там, в мертвом безвременье кассет или дисков, а при тебе, здесь и сейчас.

Марина допела и доиграла близнецам на «бис» «Hello, Dolly», и едва успел отзвучать последний аккорд, как над самым ее ухом раздалось:

— Браво! Ай, браво!

Мгновенно вся сжавшись, Марина испуганно обернулась. У нее за спиной стояла Алена.

— А я и не знала, что ты играешь! Валька, а ты почему не рассказывал?

— Я и сам не знал, — признался Валерьян.

— Эх, ты! Будет кому теперь играть с Ольгой в четыре руки. А то я к этому бегемоту со школы не подхожу. Одно время на гитаре бренчала, а теперь и вовсе забросила. Руки не доходят.

Алена не слишком натурально вздохнула и вышла так же бесшумно, как и вошла.

— Сыграй еще что-нибудь, Марина! — попросила Соня.

Марина улыбнулась.

— В другой раз, маленькая! — И сама первая заговорила с Валерьяном: — Ну а ты где бродишь все утро?

— А что? — настороженно ответил Валерьян.

— А то! — в тон ему отозвалась Марина. — Бросил меня на съеденье тиграм, а сам исчез.

— Тиграм? — искренне изумился Валерьян. — Это Женька тебе, что ли, тигр? Да ее саму кто захочет съест.

— Не только Женька. Сам же говорил, тут куча народу. И вообще, приехали вроде вместе, а ты меня будто и не замечаешь. — В голосе Марины помимо ее воли послышались слезы.

— Ну-ну, только истерик не закатывай, мышь.

Валерьян аккуратно поставил Соньку на пол и, быстро подойдя, обнял Марину.

— Ты чего, мышь глупая? — бормотал он, ласково целуя ее в сами собой закрывающиеся глаза. От такого знакомого «мышь» у Марины защипало в носу, из-под сомкнутых ресниц показались слезы. Она чувствовала себя такой покинутой, совсем маленькой и несчастной. «Сейчас же, немедленно перестань плакать!» — как в детстве, твердила себе Марина, но, как в детстве, ничего у нее не получалось. Слезы катились градом, плечи вздрагивали.

Валерьян растерялся. Он гладил ее по спине, целовал, говорил ласковые слова, ничего не помогало. Ей просто необходимо было выплакаться. В конце концов это стало понятно и Валерьяну. Усевшись в глубокое, почти как у него дома, кресло, он усадил Марину к себе на колени и качал ее, баюкал, как маленькую. Дети стояли молча, потом куда-то исчезли. Наконец они остались вдвоем. Ей столько надо было ему сказать, о стольком расспросить! Но она ничего не говорила и ни о чем не спрашивала, просто плакала, молча прижимаясь к нему все теснее и теснее и молясь про себя: только бы никто сюда сейчас не вошел!

И никто не вошел.

Они сидели долго, до самого гонга на обед.

Заслышав сигнал, Валерьян ласково поднял Марину с колен и осторожно, как Соню, поставил на пол. Тыльной стороной руки Марина стерла остатки слез с покрасневших глаз и послушно села туда же, где сидела за завтраком, рядом с Денисом. Валерьян улыбнулся ей через стол и, сразу отвернувшись, заговорил о чем-то с Никитой.

9

После обеда, не дожидаясь, пока уберут со стола, Денис подмигнул Марине, и она послушно вышла за ним, вся дрожа от тревожных предчувствий. Ей показалось, что когда они выходили, то все как один посмотрели им вслед, однако никто не сказал ни слова. Они молча поднялись на второй этаж и двинулись по такому же длинному, как внизу, коридору. Поскрипывали под ногами рассохшиеся паркетины, из дальнего, в самом конце коридора, окна, занавешенного пыльной желтой занавеской, лился тусклый свет. Под ковриком, лежавшим перед одной из дверей, Денис уверенным движением нащупал ключ. Замок щелкнул, и коридор затопило потоком света. За дверью была комната, две стены которой представляли собою сплошное окно.

— Вот, — с удовлетворением отмечая Маринину растерянность, сказал Денис. — Такая здесь дикая архитектура. Зима кончится, буду тебя по крыше гулять водить. Здесь у нас «площадка второго уровня». Это вот окно — еще и дверь. Нравится?

— Да, — искренне ответила Марина.

Остальные две стены и пол были ярко освещены, да что там, до краев напоены солнцем! Обстановка, правда, почти никакой обстановки не было, была из светлого дерева. От одной стены до середины комнаты тянулась внушительных размеров кровать под серебристо-зеленым покрывалом. Над кроватью висела огромная, написанная светлыми чистыми красками картина, изображавшая город в долине: красивые старинные здания, причудливо разбросанные между склонами фиолетовых и розовых гор.