Вкус запретного плода

Кроватка была уже постелена. На подушке лежала пестрая байковая пижама с розовыми и зелеными слониками. У Марины была когда-то такая. Марина развернула полотенце и осторожно, как дорогую куклу, одела малыша, флегматично протягивавшего ручки-ножки. Покончив с этим, Марина уложила Ванечку на подушку, укрыла одеялом и повернулась было уходить, но уже на пороге ее догнал басовитый требовательный голос:

— СОсу!

Марина беспомощно обернулась к Валерьяну.

— Под подушкой должна быть! — крикнул он, стремительно исчезая в дверном проеме. Дверь за ним закрылась. Под подушкой соски не было. Ванечка начал подвывать. Близнецы из своего угла захихикали одинаковыми голосами.

В отчаянии Марина перевернула всю кроватку, с трудом перегнувшись через высоченный бортик, потом опустилась на четвереньки и облазила все вокруг, — ни намека на соску. Ванечка уже откровенно ревел во все горло.

— Ну что тут у тебя? — спросил вернувшийся с Китом Валерьян. — Что он орет-то?

— Соски нету! — В Марининых глазах стояли слезы.

Наскоро уложив Кита, Валерьян сам принялся искать, бросив перед этим на Марину уничтожающий взгляд. Однако он тоже не нашел. Близнецы просто стонали от смеха, Кит с готовностью присоединился к ним. Валерьян высунулся из детской и громко, на весь дом, рявкнул:

— Ольга! Ты куда соску задевала, мать твою так!

Марина невольно поежилась. Крепких выражений она не любила, ни дома, ни в школе она к ним не привыкла. Так громко, да еще при детях! Дети, правда, и глазом не моргнули, продолжая отчаянно веселиться. Вот цирк, да еще перед сном, небось не каждый день бывает!

Валерьян же, взглянув на Марину, смутился.

— Извини, пожалуйста, — неловко пробормотал он. Дальнейшее потонуло в истошном вопле доведенного до ручки Ванечки:

— Сосу дать!!!

Наконец появилась Ольга, неся в руках вожделенный предмет. Она так спешила, что крыса не смогла удержаться на ее плече, сползла на шею и царапала теперь белоснежное Ольгино горло острыми коготками передних лапок. Хвост ее в тщетных попытках удержать равновесие ходил ходуном. Ловко, как затычку, Ольга сунула соску в широко разинутую вопящую пасть, и в комнате сразу же воцарилась благодатная тишина.

— Надо же! — пробормотала в наступившей тишине Ольга. — Совсем забыла, что он после обеда спал у меня, а не здесь.

Марина, у которой с непривычки еще стоял в ушах детский вопль, потрясла головой, медленно приходя в себя. Все трое, не сговариваясь, резко повернулись и поспешно вышли, не глядя друг на друга и на детей, и в дверях едва не застряли.

12

Вечернее купание и укладка детей знаменовали в Крольчатнике конец рабочего дня. Покончив с этим гвоздем программы, все снова сбрелись в столовую. Все устали, даже Руслан не прыгал и не скакал, как утром за обедом, а сразу тихо лег в угол между окном и роялем и задремал, вытянув могучие лапы. Розовые нижние веки прикрывали глаза, и от этого они казались страшными, налитыми кровью, а ведь на самом деле он сейчас спал и ни о чем таком не думал.

Валерьян и Денис принесли дрова, растопили камин, в центре стола возник вчерашний серебряный чайник, появился настоящий самовар, огромный, пузатый, прямиком со страниц детской книжки.

Рассаживались тоже не как за обедом или завтраком, а в беспорядке и вообще не за стол: Ольга с Денисом устроились на коврике перед камином, Валерьян прилег на край дивана, поближе к Ольге, Женька села за спиной у Дениса, как всегда, на самый краешек стула, точно готовясь вскочить и куда-нибудь за чем-нибудь побежать. Алена забралась с ногами в самую глубину единственного в столовой кресла и тщательно расправила на коленях узкую черную юбку. Ольгина крыса осторожно сползла с хозяйского плеча сначала на колено, потом на пол и в конце концов по-собачьи растянулась перед огнем, вытянувшись как неживая. Голый хвост был явно длинней ее тела.

Марина сидела на диване, привалившись головой к мягкой плюшевой спинке, пристроившись за спиной Валерьяна, упершись коленями ему в спину и время от времени слегка касаясь его рукой, просто чтобы чувствовать, что он здесь, никуда не делся.

Марину слегка знобило. Ей очень хотелось чаю; он был неимоверно крепкий и сладкий, горячий, из самовара, и Марина тянула чашку за чашкой, чувствуя, как что-то оттаивает у нее внутри и ей становится хорошо, тепло и покойно.

Огонь в камине между тем постепенно разгорался. По краям поленьев расцвели жаркие, причудливые цветы, сучья затрещали, заполняя столовую звонким треском, странно ритмичным, словно нездешняя музыка. От огня шел жар, лица у всех раскраснелись, в зрачках заплясали язычки пламени. Склоненные над огнем фигуры покачивались, слегка колеблясь в воздухе, должно быть, дым застилал Маринины глаза. Марина вытерла набежавшие от жара слезы и улыбнулась, обхватила Валерьяна за шею, прижалась к нему всем телом, почувствовала, что он ей отвечает, что сейчас ему с ней хорошо. Впрочем, с ней ли? Со всеми.