Вкус жизни

– Что ты скажешь о мужчинах? – бестактно теребит Жанна Аню и сразу жалеет о содеянном, но не по причине неловкости, побоялась, что завяжется долгий разговор на тему, ее не очень интересующую. А та заговорила совсем о другом, не касающемся ее личных взглядов и предпочтений:

– Подруга у меня в детском саду работала с двухлетками. Рассказывала: «Девочки у нас стоумные: всё замечают, всем интересуются. А мальчишки идут по улице, рты пооткрывают – куда, зачем их ведут? – не знают и не думают… Лужа перед ними. Один мальчик лезет в лужу. Девочка оттаскивает его со словами: «Много, много воды!» Она понимает, но не умеет сказать, что глубоко, но соображает, что ноги промочить – плохо… Не скоро мальчишки умнеют… Мы разные уже с детства.

Может, вы, девочки, свысока смотрели на своих мужей, потому что технари и умели наравне с ними паять, сверлить и прочая? Им не в чем было вас упрекнуть, не к чему придраться, не в чем возвыситься перед вами, – вдруг наивно предположила Аня.

– Ты меня удивляешь. О себе рассказывай, – напомнила ей Жанна.

– О любви? – краснея, переспросила Аня и выдавила из себя вымученную улыбку. Ей почудилось в тоне Жанны что-то оскорбительное. Она почувствовала досаду и одновременно облегчение от подталкивания к откровению. – Первая любовь была самой яркой страницей моей неудачной и впоследствии посредственной, серой жизни. Любила, гордилась тем, что ни с кем у меня ничего не было, никто не притронулся ко мне, что не опускалась ниже уважения к себе, сохраняла достоинство. Для меня, во всяком случае, это было важно. Поводов для пересудов и осуждения не давала. Мне в голову не приходило, что кто-то из мной обожаемых мужчин может быть со мной как со своей женой. Моя любовь вне времени и пространства. Она – память только для двоих, потому что затрагивала только души. Она не подвержена осмеянию, сплетням. Слава богу, что такие моменты были в моей жизни. Во мне тоже бушевали страсти. Я, правда, не давала им выхода… В жизни каждого человека должны быть хотя бы отдельные вспышки радости. Иначе чем жить? Вот мы и ищем их, сберегаем, помним.

Помнишь, Инна, как ты шутила? «Жить надо весело. Даже болеть надо уметь с удовольствием... Торопись сделать все ошибки, которые тебе предназначены судьбой». Но этот тезис не для меня. Вообще-то всё у меня в жизни было с каким-то скрипом, натужно.

«Заскулила. Голову кому хочешь просверлит своим нытьем… Женского запаха в ней маловато, а кокетства так и вовсе нет. О таких, наверное, говорил Достоевский: «В вас нежности нет, одна правда». Но в чьи-то руки она все-таки попадала или нет? У нее так и не хватило смелости отдаться любви, оказаться во власти сладостного безрассудства?», – подумала Инна и сделала нетерпеливый жест в сторону Ани.

– И во многие компании я не вписывалась. То не понимали меня, то не верили, то я скучала в них. Только с детьми находила себя. Работая, утоляла любую жажду души, успокаивалась, отвлекалась, забывала, что где-то есть боль, обиды, неудовлетворенность, несправедливость. А хотелось жить так, чтобы душа пела. Жизнь моя, как поезд, медленно идущий в одном направлении без остановок. Ра-бо-та, Ра-бо-та.

Любовь? Жуткий случай из детства всегда стоял перед глазами. Дебильная девочка жила на нашей улице. Так пьяные мужчины, бывало, привяжут ее к дереву как скотину, и в очередь к ней на выгоне, где мы около детдома играли… Не стеснялись нас… Она, бедная, каждый год рожала. Ужас… Ее даже хотели судить… Гады. Занимались бы «самообладанием», так нет же, им обязательно надо девчонку изгадить… ценой чьей-то загубленной жизни получить минутное удовольствие… Мне, помнится, хотелось, чтобы кто-нибудь перестрелял их всех из автомата, как немцев…

Видела я, как один кот пытался насильно завладеть кошкой. Как она защищалась!.. Вот и вся подоплека моей неуверенности. Не горела желанием встречаться с мужчинами. Всегда была до странности нерешительной, колебалась по малейшему пустяшному поводу… – говорила Аня, совсем не заботясь о том, чтобы ее слушали и понимали.

Словно для себя говорила. Это несвойственно педагогу... Хотя если только от одиночества.

– Да и вообще я была молчаливая, медлительная. Еще эти очки… А теперь вот ворошу в памяти то, что откладывала в дальние укромные уголки… Ведь не глупая была – правда же? – только робкая, – бормотала Аня, то ли споря с собой, то ли оправдываясь.

– Не наговаривай на себя, – осторожно прервала ее тоскливый монолог Кира. – Не знаешь ты себе цену. Скольким детям определила жизненный путь, скольким подарила маленькие лучики надежды. Ведь, даря им радость, ты же чувствовала себя счастливой?