Вкус жизни

Помню, несколько раз возвращалась к полотну, отходила на несколько шагов назад, приближалась к нему совсем близко, всматриваясь, опять вбирала что-то новое. Подходила то слева, то справа, ловя малейшие изменения в выражении лица этой «страшной» старухи. И каждый раз обнаруживала в нем для себя неожиданные глубины, на которые ранее не обращала внимания, о которых даже не догадывалась. Каждый раз на меня смотрела другая женщина, но тоже несчастливая. Иногда ее взгляд начинал вызывать во мне беспокойство, и по спине бежали мурашки, а иной раз мое сердце сжималось печалью. А то вдруг, будто движимая желанием помочь, я вся подавалась вперед, к самому лицу этой удивительной женщины… Картина притяговала, отталкивала и опять притягивала мой взгляд, будто гипнотизируя, околдовывая… Мне кажется, в этой картине автор самыми простыми средствами достиг предела выразительности.

Лена замолкла. Видно, не удалось ей справиться с нахлынувшими чувствами.

– Убавь патетики. Ты мне целую лекцию прочитала об этом художнике. Сказывается преподавательская жилка, – улыбнулась Алла.

– Когда я говорю об искусстве понравившегося мне художника или композитора, я вновь двенадцатилетняя девчонка «из-за угла мешком с песком стукнутая», как в детстве шутила Инна. Не могу я с иронией рассказывать о том, что искренне трогает мою душу. Позволь мне хоть с тобой быть естественной! Ты раньше была моим самым терпеливым слушателем.

– Ладно, пой дальше в том же духе. Переживу, – ласково-насмешливо разрешила Алла.

– Понимаешь, мне кажется, я чувствую его картины. Такое не часто случается. В его полотне «Мужчина и женщина», в деформированных телах я увидела надлом его души, депрессивное состояние.

– Может, сам художник не чувствует того, что ты чувствуешь от его картин.

– Это не важно. Главное, что он, пусть даже подсознательно, своим талантом в зрителях пробуждает бури эмоций.

– А об Адаме ничего не скажешь? – поинтересовалась Алла.

– Об Адаме? На фоне Евы его вроде бы и не было рядом… для меня, конечно. Типичный умышленный подкаблучник. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ни во что не вмешиваюсь», – вот что я разглядела в его портрете. Ветхий, но морщин на лице немного, и они сглажены. Сед, стар, безлик.

– Жестко ты его отхлестала. По легенде он, кажется, в старости ослеп.

– Не я его отхлестала, художник. Судя по портрету, этот человек всю жизнь был слепым. Немало таких мужчин встретилось и на моем жизненном пути, – усмехнулась Лена. – Я не знала легенду, поэтому думала, что бельма на глазах старика – это метафора художника. А может быть, так оно и есть. Я не исключаю этот вариант.

– Я тоже, – согласилась Алла. – Судя по тому, что Яичников выставляется в Москве, его творчество находится в центре внимания специалистов.

– Ты знаешь, я так заинтересовалась творчеством Виктора Борисовича, что через несколько лет снова пришла на его выставку, чтобы познакомиться теперь уже с автором, потрясшим мое воображение. Когда нас представили, он сказал: «Я вас знаю». «Не может быть, – возразила я. – Я преподаю естественные дисциплины». А он обрадованно воскликнул: «Это вы принимали у меня экзамен по физике на вступительных экзаменах в институт. Я вас сразу узнал». Я обомлела. Как можно одномоментным взглядом рассмотреть, вы-членить из памяти и угадать в этой седой полноватой старушке в очках ту худенькую женщину, принимавшую тридцать с лишним лет назад вступительный экзамен. И это при том, что по жизни мы больше ни разу не пересекались. Какая удивительно цепкая память!

– Ну и как прошла встреча? Ему было интересно твое видение его творчества?

– Меня поразило удивительное, буквально зеркальное совпадение наших ощущений.

Лене больше не хотелось говорить о Викторе Борисовиче. Она словно боялась расплескать то ценное, живительное, что дал ей этот их единственный разговор в выставочном зале.

– Рассказывая о картинах Яичникова, я вспомнила посещение выставки еще одного липецкого художника – Владимира Валерьяновича Давиденко. Помню, я тогда куда-то торопилась, но мой быстрый взгляд остановил рекламный щит с его картиной «Радость жизни». Я была восхищена сюжетом и не смогла пройти мимо музея, где он выставлялся. Это полотно – прекрасный экспромт! Представляешь, сидит монах на мостике, усталые ноги опустил в ручей, а на лице такое блаженство! Сапоги рядом стоят… Оглушение тишиной и покоем… И поразительный эффект присутствия.

Захожу в галерею. Всматриваюсь, изучаю. Каждое полотно – классический шедевр. В них чувство незыблемости, вечности, глубочайшая, интимная исповедь души автора. Эти картины достойны украшать дворцы. Бегло осмотрела сельские пейзажи. Отдала дань уважения деревенькам пятидесятых годов. Они, наверное, из скромного детства художника. В них четкое ощущение времени, эпохи.