Вкус жизни

А есть талантливые, но придворные художники, есть конъюнктурщики. Ведь правда же? В любой профессии хватает таких. Занесло меня? По вашему лицу вижу, что занесло, – захлебываясь словами, говорила я Анне Константиновне. – …Чувствуется, что я много прочитала, готовясь к встрече с семиклассниками?

Я гордилась своими «познаниями».

– И об этом ты собираешься рассказывать семиклассникам?.. Может, ты мне пришла читать лекцию? – засмеялась Анна Константиновна. (Она была всего на три года старше меня.) – Бродский был придворным иконописцем – Сталина писал, – но от этого он не стал менее талантливым. Время было такое. Это дело совести каждого – о чем будут его картины. Еще Леонардо да Винчи писал, что за идеологию отвечает рисунок, а за эмоции – цвет.

– Я знаю, человек – сосуд совести, и хорошо, если он не дырявый, – заторопилась я выказать свою эрудицию.

– В тебе говорит юное, глупое, неосознанное чистоплюйство и незнание многих истинных фактов истории. Нахваталась вершков, а до корешков не добралась. А в них вся соль.

Она перевела дух и медленно заговорила:

– Ужас какой-то! Нагромождение общих фраз. До чего же может договориться некомпетентный ребенок! «Подобной критики стога под каждым низеньким забором», надзиратель ты мой человеческих душ. Трепещите, враги!..

Я не обиделась за критику и обрадовалась, услышав к месту вставленную строчку стиха. Мне нравилось, что практикантка эрудированна. Я всегда от учителей ждала подобного. А они в основном предпочитали изъясняться с нами примитивным языком. Боялись, что мы их не поймем? А я хотела у них учиться говорить красиво, насыщенно, интересно и обязательно с юмором.

– Люди такие, какие они есть. Мне кажется, ты слишком много думаешь о самой себе, а не для самой себя. Ты видишь себя отдельно от реальности?.. Скорее всего, ты сейчас речь поведешь о моде на непризнанных или о несправедливо забытых художниках. Как в воду глядела? У меня есть все основания полагать, что сейчас ты станешь отвоевывать их у забвения, – с искренним возмущением, но с улыбкой корила меня учительница.

– Вы хотите сказать, что мои слова выглядят в ваших глазах безобразной выходкой? Мне так, во всяком случае, показалось и явилось полной неожиданностью, – грустно заметила я. – Я надеялась блеснуть знаниями…

– Ну, что-то вроде того. А ты решила во мне найти очередного кандидата в сочувствующие или восхваляющие? Я не разделяю многих твоих скороспелых, примитивных взглядов, – с суровой деликатностью подтвердила Анна Константиновна и поспешила увлечь меня вопросами по существу ею же самой предложенной темы.

– У тебя уже есть определенные предпочтения, пристрастия в искусстве? Наверное, обожаешь жизнерадостный смех комедий с их беспечным весельем и искрометным острословием? Там все просто. Не правда ли?.. Так вот, направление в искусстве определяется задачами, которые художники себе ставят. Одни хотят точно скопировать жизнь, воспроизвести натуру.

– И приблизиться в своем искусстве к Богу? – остановила я Анну Константиновну.

– Можно и так сказать, – подтвердила она. – Для других эстетика важна. Возьмем любимую тобой эпоху Возрождения. Художники стремились к идеалу, к гармонии цвета, их цель – красота, удовольствие для глаз. То было время знаменитых художников и великих заказчиков. Ты вполне удовлетворена таким моим ответом?

– Я не вижу ничего непонятного в картинах Рембрандта, Микелан-джело. Прекрасное, талантливое исполнение, придраться не к чему. Что плохого в эстетике? Вы мне лучше объясните картину Шагала, ту, где главные герои парят в небе. У меня сложилось впечатление, что это рисунок десятилетнего школьника. Моя соседка так сейчас рисует.

А учительница мне ответила:

– Как запущено твое эстетическое воспитание! Может, ты, причастившись от Рембрандтовой чаши, потерялась в своих «обширных», но несгруппированных познаниях или воображаешь, что встала на обнаженный нерв того времени и надеешься, что твоя правда прошибет меня насквозь? (Как я любила эти ее заумные, красивые фразы!) Ой, поскользнешься! – пошутила она и тонко так улыбнулась. Мне показалось, с ехидцей.

– Как-то недосуг было просветиться, – ответила я деланно весело, (Откуда же ей знать о моем трудном детстве и заботе о куске хлеба в то время, когда счастливые городские дети насыщались эстетическими знаниями в художественных школах!) хотя, конечно, ее слова меня немного задели.

Но Анна Константиновна не стала выяснять причины моей занятости.

– С кондачка эту картину не объяснить. Каждый художник прежде всего хочет выразить свою эпоху и себя в ней.

– Изощряются. Надо же выделиться, чтобы их заметили. Главное, себя не забыть восславить, – опять не сдержалась я. Видно, малюсенькая, но колючая и болезненная (между прочим, обычная для многих детдомовских детей) обида еще не испарилась во мне.

Но Анна Константиновна, будто не заметив моего подначивания, сказала сухо: «Бриллианты в рекламе не нуждаются» и принялась раскрывать свою тему: