Вкус жизни

Доктор посмотрела снимки, мило улыбнулась и успокоила: «Ничего страшного у вас нет, но в понедельник отнесите эти пленки в онкологию. У нас порядок такой». Была пятница. Она давала мне возможность спокойно прожить два дня. Она щадила меня. Я поверила ей. Помню, как живительное тепло надежды на лучшее разлилось в моей груди. Как приятно расслабилось тело, скованное страхом.

– Как ты думаешь, что явилось причиной твоей болезни?

– Безусловно, стресс. Гибель Антоши. И время закрытого периода совпадает – семь-восемь лет. Как в аптеке. Сравнивала время «инкубации» с подругами по несчастью – приблизительно такое же.

В онкологической поликлинике уже с порога меня поразила гнетущая тишина. Неожиданно остро почувствовала другую жизнь: замедленную, леденящую. Все звуки странно приглушены, во всем обнаруживалась необходимость покоя. Тяжелая тишина и аптечные запахи неприятно напоминали о болезнях. Понимание чужой страшной беды, примеряемой на себя, вызывало в душе массу страхов. В холле огромная толпа тревожных женщин и несколько мужчин. Странное наблюдение: мужчины все с женами, женщины – поодиночке. Это показатель мужской заботливости? Ан нет, вон, один старичок сидит, жене место бережет, пока она отошла подышать.

Почему в основном болеют женщины? Что является причиной этой жуткой болезни? Бесконечные ежедневные оскорбления, унижения и как следствие – долговременные обиды? Неудачная личная жизнь. У них у всех жестокие, безразличные мужья? Эгоисты раком не болеют. До ста лет живут… Как говорит соседка: «И без мужиков плохо, и с ними несладко». Возможно, проблемы детей и внуков тоже приводят их в эти жуткие темно-зеленые стены. Или постоянный страх за свое единственное и такое неудачливое чадо, выращенное без отца?..

Обычно в очередях на прием к врачу люди делятся своими проблемами, интересуются квалификацией врачей, ссорятся с теми, кто пытается пройти без очереди, без талонов. Здесь – молчание, хмурые взгляды. От врачей выходят молча, иногда со слезами. Слезы здесь – дело обыденное. Не слова, глаза и позы выражают безнадежное отчаяние.

Суровый доктор начал разговор со мной так:

– Судя по тому, что я вижу…

Я мгновенно почувствовала себя на краю гибели.

– Какая степень? – прошептала я вмиг онемевшими губами.

– Как вы понимаете, я не могу, не имею морального права, не скрою от вас… вторая…

Я поняла, что третья или того хуже. Сердце ухнуло в бездну. Уронила голову на руки и белугой заревела, не думая о том, что надо бы постесняться своей слабости и попытаться сдержаться. Если каждая из нас станет распускать свои нервы… Но не сумела. Теперь я понимала, что такое мужество смертельно больного человека, что такое умение достойно нести свой крест. Но тогда я еще на что-то надеялась и не была морально готова сдерживать боль души. «Неужели медицина бессильна перед моим недугом? Неужели я больше никогда не увижу сына, моего Андрюшеньку?» – закрутилось в моем мозгу.

– Мне легче знать правду, чем мучиться в неведении. Неизвестность для меня губительна, – пробормотала я сквозь бурные рыдания. – Не оставляйте мне иллюзий. Осознание близкой смерти даст мне силы бороться за свою жизнь. Такой вот парадокс. Дважды не умирают. Я хочу довести свою жизнь до логического завершения, достойно подготовиться, закончив все свои основные дела и только тогда, если мне суждено… спокойно уйти… Я привыкла ставить вопросы ребром и спрашиваю без обиняков, потому что все, что касается меня лично… я всегда сама решаю, что для меня хорошо, что плохо… Вы не должны скрывать от меня то, что я должна знать по праву. Это моя жизнь и моя…

– Больные чаще всего не хотят знать, сколько им осталось, – осторожно заметил врач.

– Но тогда они и не задают прямых вопросов, – заявила я, все еще надеясь на лучший вариант.

– Ну что же, не стану держать вас в неведении. Третья, запущенная. Вам это о чем-то говорит? Двадцать процентов вероятности выживания. Я не преувеличиваю. Статистика. Но консилиум может опровергнуть мое предположение. Будем надеяться, – вдруг как-то особенно сочувственно сказал доктор, близко наклонившись к моему лицу.

А может, это мне только показалось. Я так нуждалась в поддержке! Понимал доктор, что лучше сказать больному «двадцать процентов удачных случаев, чем восемьдесят – смертельных». Такова особенность человеческой психики.

– Вам требуется срочная операция. У вас нет и недели на завершение каких-то дел, – добавил он мягко. Я безропотно согласилась.

Не помню, как добралась до остановки автобуса.

Сидела на скамейке, потеряв представление о пространстве и времени. Серая мгла вползла мне в душу и всю заполонила. Когда выпала из страдальческого забытья, первой мыслью было – «это конец». Скажу так: сама себе вынесла страшный приговор. Запомни, Лера: нельзя этого делать.