Вкус жизни

– Те, да не те. Слабее, – успокоил доктор. – После химии вам теперь ничего страшнее смерти не встретить. Прощайте. Не забывайте мой совет: не давайте созревать своим обидам, сразу выплескивайте их. Будут вопросы – звоните, – Он доброжелательно улыбнулся и протянул мне свою визитку.

Как широко распахнулось передо мной пространство города после больницы! До болезни я чувствовала себя на тридцать лет, а проболев и пролечившись – на все семьдесят. Но я жива. Господи, какое это благо! Смерть только приобняла меня, напугала и выпустила из своих цепких объятий. Значит, зачем-то я еще нужна на земле… для сына, конечно. Сколько мне еще отмерено? Пять, десять, пятнадцать… – целая жизнь! Новая жизнь.

Опять воспоминания о беде Инны пересекли мои мысли. «Дома первое время в основном лежала, привычно извлекая из памяти картины прошлого. Пыталась припомнить что-то доброе, никогда еще не возникавшее в памяти, но повторялись до боли знакомые, много раз прокручиваемые картины обид… Почему заболела? Обиды зрели исподволь, долго и в какой-то момент стали непреодолимыми? Не смогла сжиться со своими бедами. Вот и посыпались болезни… Раньше не больно-то кумекала над жизнью. Нет чтобы не спеша разобраться. Некогда было: работа, заботы. До зарезу надо было все успеть. Я так хотела быть счастливой, так старалась…

А тут еще эта перестройка… эти огороды, черт бы их побрал. И все в одни руки, и каждый день аврал. Муж нет-нет да и заартачится. Соседка по саду, хорошо знавшая мой характер, сочувственно качала головой: «Надолго тебя не хватит». А я упорно твердила: «Согнусь, так распрямлюсь. Не сломаюсь…» И не сломалась, выдержала бы, если бы не узнала о его похождениях… Я жилы работой рвала, а он… зараза… Это и подкосило.

…Сердечная боль не отпускала ни на минуту. Совсем недавнее прошлое отгородило всю прошедшую жизнь. Оно давило, проникало в каждую щель, пресекало попытки уйти в положительные воспоминания. Оно разрывало их, как вода, превратившаяся в лед, разрушает камень.

События последних лет накрыли меня непроницаемой черной попоной, которая обволакивала и поглощала любые светлые мысли. И не уйти от бед, не скрыться… Все хорошее отодвинулось далеко- далеко, уменьшилось до еле различимого, бесцветного, серого, как всё в ночи. Для радости не хватало места в душе, распираемой болью и обидой. Обида уже не помещалась в моем теле, она убивала меня, меняя программу жизни, взглядов и чувств.

Я по привычке загоняла свои обиды на дно души, но они выползали, распространялись по всему телу, овладевая им как своей собственностью, травмируя, терроризируя, измываясь, ища слабое место, чтобы нанести окончательный удар… Я превратила сердце в кусок льда, тело – в безразличную бесчувственную инертную массу. Только обида жила в нем вольготно. Так тянулся первый… шестой, седьмой годовой круг. То была не жизнь, а страшный неосознаваемый сон под наркозом постоянной обиды. И случилось то, что случилось...»

«Странно, – подумала я тогда, – никогда бы не поверила, если бы услышала от кого-то другого, что Инна может быть такой глубоко ранимой. Значит, ее обычное поведение с подругами – постоянная поза, вызов, маска?»

А Инна продолжала: «Когда вела дневник, этим, оказывается, я бессознательно лечила свою распадающуюся от утраты любви душу, внутреннюю ее расхристанность после всё продолжающихся стрессов. Дневник был моей душевной терапией. Окунаясь в прошлое, в детство, я притупляла и тормозила свою болезнь, спасала и продляла свою жизнь. Обременяя рассудок важным и спасительным делом, я немного оттесняла уничтожающие меня отрицательные ощущения.

Московский доктор, когда я приехала к нему, чтобы уточнить диагноз, сказал мне: «Если бы вы не стыдились своей беды и постоянно делились со своей лучшей подругой своими проблемами в семье, вполне возможно, что не стояли бы сейчас передо мной». Последний перед операцией год я физически чувствовала, как провоцировали и подгоняли меня мои внутренние часы. «Пиши, пиши», – требовали они.

«Была бы жива твоя мама, может, крепко обняв тебя и утерев слезы, она сказала бы, мол, не плачь, доченька. К сожалению, такая беда не обходит стороной большинство женщин. Чтобы не страдать всю жизнь, реши для себя раз и навсегда: уйдешь ли ты от мужа или в отместку заведешь себе любовника». Так поступила мамина младшая сестра и тем спасла свою дочь. Именно об этом тетя поведала, когда посещала меня в больнице».

Вернулась домой. Муж был все тот же эгоист, лихоманка его забери… И я легко выходила из себя – тормоза не срабатывали, – сделалась заполошная, крикливая, бестолковая. А он не мог не задираться. Привык на мне разряжаться. Ему поорать только на пользу. И больную не жалел. Тут-то окончательно убедилась: такой и куском хлеба обнесет… А я не сдержусь, а потом переживаю… Это я на людях такая непробиваемая. Как в детстве выстроила свой имидж, так и придерживаюсь его, хотя ничего похожего на то, что я представляла из себя в молодые годы, во мне уже не осталось… Сдулась.