Вкус жизни

Спасения от самого себя? От земной жизни? От причудливой или жестокой судьбы? «Самоотверженная любовь к ближнему – цель жизни человека…», – вяло текут в мою голову слова священника. Смысл их не доходит до сознания и не развивается… Я разуверилась в красивых идеях… У меня перед глазами сливаются ряды молящихся, колеблется волнами людская толпа. Их отдельные слова еще вспыхивают в моем сознании с остаточной силой, потом опять затухают.

«Хорошо ли знать срок смерти? Если тяжело болен, то – да. Всё какая-то надежда. А можно ли верить в предсказания? Хочется верить. Особенно если принять во внимание…» – мелькнули в момент ослабления боли неоконченные мысли и не оставили следа.

Дядя Володя вспомнился. Его обозленный на весь мир взгляд. День ото дня он терял человеческий образ, но ему было все равно. Скорбь и страх переходили в злобу. В исключительных случаях мы ведем себя иначе, чем в обычных… Ему не верилось: молодой, здоровый и вдруг – рак, страшные боли. И сроку врачи дали три месяца… Не мог он думать о спасении души, о ее сохранении и приумножении в таких нечеловеческих условиях. Не мог он в последние дни научиться ценить самое простое, самое истинное, о чем всегда толковала ему жена-учительница. И ссорился из-за мелочей, и на мат не скупился, и руку на нее и детей поднимал по пьяной лавочке. Все случалось… И набожная старушка-мать не ко времени горько бубнила о возмездии божьем… Мерзкое чувство стыда и позора не возникало. Только страх, жуткий животный страх смерти и обида на кого-то незнаемого… и на всех, кому досталось прожить дольше… А кто-то на краю гибели, ценя каждую минуту, стремится максимально успеть закончить задуманное… Это великое простодушие верующего или могучая вера в себя?.. Вот и сосед, ветеран войны, пытался донести до него, что если уж неотвратимо суждено умереть, так уж лучше достойно.

…Пальцы, вцепившиеся в кресло, побелели, но они не могут удержать моего стремления бежать, бежать… Сил нет, меня заносит, мотает из стороны в сторону, ударяюсь об одну, о другую стену. А в голове одно – когда же, когда же наконец станет легче? Первая ночь такая длинная, такая бесконечная… Измоталась, прилегла, но и минуты не удалось полежать спокойно. То в одну сторону повернусь, то в другую. Предательски скрипит койка. Чувствую молчаливый ропот соседок. Мертвой хваткой вцепляюсь в спинку кровати. Замираю, терплю, терплю. Считаю про себя: один, два, три… минута. Один, два, три, четыре… еще одна… Время – оно как боль, течет по-разному… Тишина оглушает…

Ночью болезненное сознание заполняет тьму фантомами, неосязаемыми расплывчатыми злыми видениями. Одни проносятся мимо, другие все по кругу, по кругу… Хочется чего-то по-детски теплого, уютного, надежного. Хочется, чтобы сознание ласково погружалось в счастливый мир грез. Хочется…

Опять подпирает тошнота. Мчусь, отовсюду льет. На бегу обтыкаю себя длинными полами толстого махрового домашнего халата. В туалете из разбитой форточки свистит ледяной воздух. Я прячу за перегородку свое мокрое, измученное тело, высовываю только голову и дышу. Холод пробирает до желудка, но дыхание восстанавливается. Знакомая мне худенькая девушка с синими трясущимися губами советует мне:

– Больше пейте теплой воды, легче будет. Вы же одной желчью… вам же нечем… У меня опыт, я уже дважды по шесть химий вынесла… Рак уже в кости проник. Скоро мне его с ребер соскребать будут. Может, и выживу. Надо бы. Дочке только два годика.

Я с уважением и страхом смотрю на еле живую женщину. Ей много хуже, чем мне. Боже! Какое стоическое мужество перед лицом смерти!

– Мне тоже на полную катушку приписали, но сделали только первую, – лепечу я испуганно, пытаясь представить себе, что будет со мной дальше.

– Не переживайте, три дня отмучаетесь, а там легче станет. Тошнота, конечно, совсем не уйдет, но человеком себя почувствуете. Верьте мне. Мы обе, как я вижу, одинаково плохо переносим лекарство. Вынесете все, только сердце подсадите. Побочное явление. Зато всю гадость убьете в организме. У многих получается. Это я такая невезучая. Нам бы заполучить американское лекарство, наше лечит, но глушит наповал. Главное, лечит…

– Тебя после химии мучает страх? – смущенно заискивающе спрашиваю я, очень надеясь на положительный ответ.

– Конечно. Страх не исчезает, он гнездится в сердце, в мозгу, в каждой клеточке больного тела. Это нормально.

Синие губы на серо-желтом лице скривились в жалкую гримасу. И вдруг потухшие глаза вскинулись, в них промелькнула слабая упрямая искорка.

– Доктор сказал, что двадцать пять процентов людей вылечиваются за счет своей веры в исцеление. Они верят в силу, в способность своего организма противостоять болезни. Я двужильная и ради дочки смогу побороть болезнь, – пробормотала она угасающим голосом.

Господи, как я желала ей выздоровления! Я задыхалась от избытка нахлынувших на меня чувств, но мне не хватало сил сказать ей слова поддержки.