Я уже в курсе дела: лежать надо час, наблюдая за процессом истечения лекарства, и вовремя менять сосуды. Соседки по палате, если они рядом, тоже зорко следят за скоростью проведения процедуры, за моим состоянием. Некоторые из них сами осторожно переставляют пузырьки, другие, страшась ответственности, торопливо и испуганно зовут медсестру, но все равно старательно изучают все ее движения. Наслышались о болях и видели долговременные последствия неудачных вливаний. А вдруг понадобится самим? А вдруг некому будет пережать шланг, и воздух попадет в вену? Это же реальная смерть!
Мне уже один раз пригодилось понимание принципа работы вытяжного аппарата, и я правильно прикрепила гофрированную коробочку, соскочившую ночью от неловкого движения. А соседка по койке не поверила мне, не сжала кровесборник перед тем как, сунуть в него трубку и к понедельнику лежала с температурой сорок. Ее потом неделю отхаживали.
Вновь подходит медсестра. В руках у нее три ампулы с красной жидкостью. Знаю, сейчас будет очень горячо в области таза. Медсестра предупреждает: «Потерпи, не дергайся». Я терплю. Меня на самом деле подбрасывает на койке, но усилием воли я гашу напряжение в мышцах, стараюсь быть послушной больной в надежде, что это облегчит мои страдания.
Не прошло после вливания и двух часов, как начала подступать тошнота. Она стремительно нарастала, и я уже думала только о том, чтобы добежать до туалета, не испачкав пол в коридоре. Рвотная масса поднималась к горлу. Зажала рот полой халата. Меня всю корежит, но я успеваю. Душу выворачивает долго и мучительно, до боли в желудке и в горле. Льется из глаз, носа, отовсюду, откуда происходит естественное выделение влаги. По спине бегут ручейки. Ночная рубашка от напряжения уже мокрая. Я опустошена и измотана. Но тошнота пропала. Надолго ли?
Умылась и только тут заметила, что рядом корячится совсем молоденькая худенькая девушка. Она то скручивалась, то раскручивалась. Было впечатление, что кто-то выжимает ее, как тряпку. На дрожащих ногах добралась до палаты, переоделась, легла. Стало чуть-чуть легче, но тошнотворное состояние осталось. Задумалась, оценивая только что прочувствованное. При беременности тошнота была другая, чем от химии. В ней не было уничтожающего зудящего страха смерти. Там я сознательно терпела, понимая, что создаю новую жизнь, а тут дико, по-звериному борюсь за свою жизнь.
Прислушиваюсь к себе, чтобы не упустить момент, когда надо снова бежать в туалет. Опять нарастает тошнота, желудок сводят судороги. Резко воспринимаются любые запахи, особенно гадкие из столовой. Ох уж этот вареный хек, век бы его не есть! И почему он здесь такой противный? Запах бередит весь организм, заставляет остро и нервно реагировать на малейшую мелочь. Но я терплю. А тошнота все нарастает. Я пытаюсь беззвучно подавить жуткие позывы. Нельзя терроризировать людей, которые лежат рядом, вызывая ответную реакцию в их организмах. Надолго меня не хватает, зажимаю рот руками. Давлюсь, все прыскает сквозь пальцы на халат. Снова мчусь извергать фонтаны.
Сотрясаемая спазмами, я перегибаюсь пополам. Мои кишки что-то закручивает морскими узлами. В горле саднит. Я оглашаю туалет то надрывным рваным, то захлебывающимся кашлем. Он отдается в мочевом пузыре болью и коликами. Прострелы по всему телу то короткие, то длинные, то единичные, то веерообразные. Странные, раньше о таких в себе не знала. Они на что-то похожи… Пью воду из крана и снова извергаю в унитаз из желудка зеленоватую жижу. Меня выматывает до основания… И так до часу ночи. Теперь чувствую себя не в пример лучше, только очень слабо. Дрожу всем телом. Упираюсь лбом в белый кафель, держусь за холодную водопроводную трубу, чтобы не свалиться на плиточный пол, залитый мочой и брызгами изверженной пищи… Я вдыхаю холод из форточки с разбитым стеклом, выдыхаю жар… Теперь тело в судорогах – ни вздохнуть, ни выдохнуть. Сердце то трепещет, то останавливается… Пришла в себя. Постояла, немощно поникнув. Голова как пустой самовар, по которому колотят… Шваброй помусолила пол и вернулась в палату, но ненадолго…
Опять надрывный кашель. Такой, что электрические разряды как ножом разрезают и разрывают мышцы рук, острой болью прошивают грудь и то место, где она еще совсем недавно находилась. Болезненные импульсы бегут по сторонам равнобедренного треугольника – по постоянному, будто по давно выверенному пути – от груди проскакивают вниз и смыкаются в области мочевого пузыря или чуть ниже, а дальше мелкими коликами разбредаются по всему телу… Ощущения какие-то знакомые. Ах, да… Не раз в своей жизни попадала под двести двадцать. Случалось и за оголенный провод подержаться после безграмотного визита электрика в одну из моих лабораторий. (И он еще пытался меня, физика, учить уму-разуму.)