Вкус жизни

Труднее всего было, когда ощущения вошли в застойную монотонную фазу. Проходил час, другой, пятый, десятый… Мне казалось, что я медленно умираю и тому умиранию не видно конца. Болела и страдала каждая клеточка моего тела, сопротивляясь действию лекарства, которое должно было убить раковые клетки и дать жизнь всему организму в целом. Мне представлялось, я чувствую гибель каждой из них, они дрожали, извивались от боли, медленно угасая. Все мое тело гудело, мелко вибрировало, жутко болело. Я не знала, насколько хватит у меня сил терпеть адское наказание, смогу ли дотянуть до утра и не свихнуться.

Почему-то в первую очередь эти ощущения чувствовали руки по локоть. Потом все тело выводилось из нормального состояния. Сначала горела кожа, следом губительное воздействие проникало вглубь до костей. Странное сочетание всепроникающего холода и одновременно охватывающего всю тебя огня. Это не укладывалось в голове. Такое невозможно описать.

Вот так и шли один за другим дни, проживаемые в тягостной тоске, в борьбе с собой и болезнью, перемежаемые депрессией и тошнотой… Но ведь что-то заставляло надеяться и терпеть эту борьбу жизни и смерти, оставляющую малый процент надежды выжить? Может, внучка?

– …Правду говорят, что есть такое лекарство, чтобы после химии сильно не колбасило? Я бы заранее купила, – прерывает ее Ася.

– Есть. Немного облегчает состояние. Утром доктор двумя таблетками из личных запасов вызволил одну больную из ада и еще на две ближайшие ночи дал спасительного препарата. Сказал, что не ожидал от нее подобной патологической чувствительности. На вид она – железная женщина. (Значит, железной была только ее сила воли.) Потом пошутил: «Меньше знаешь – лучше спишь. Вон деревенской бабусе семьдесят четыре года, а она после очередной химии помолится и спит себе. Ни на секунду не допускает мысли, что Бог покинет ее в трудный час. Тебе бы так.

А ты вся исполнена глубокого трагического чувства. Соприкоснулась с болью соседки по койке, совершенно очевидно, что вобрала в себя всю ее горечь, на себя примерила и не оставила себе никаких оснований сомневаться в том, что и тебе так же плохо будет. Таков был твой вердикт? А ведь мы все разные. Может статься, у тебя все иначе пошло бы, не накрути ты себя до истерического состояния. Выбрось из головы предвзятое мнение. Рассей свои сомнения и страхи. Верь в свою звезду».

А я днем замечала горюющие глаза и скорбно поджатые губы у этой старушки. Не так все просто, как говорил доктор, успокаивая ту больную. Видно, здоровье у деревенской бабушки было еще крепкое.

– Может, и прав юморист Жванецкий, когда шутил, что не обремененные знаниями страдают меньше? – влезает со своим мнением Полина.

– Глупости. Переносимость лекарств зависит от исходного физического состояния организма на тот момент.

– И морального. Я одноклассницу Лариску вспомнила. Она рассказывала, что их в детдоме не запугивали и она выросла бесшабашно храброй, – вздохнула Нина и продолжила рассказывать о своих подругах по несчастью.

– …Я доктору говорила, что мысли мои неподвластны моей воле, что мгновенно погружаюсь в пучину отчаяния. Жизнь дала трещину, и я сразу потеряла надежду. Моя сила оказалась мыльным пузырем. В повседневной жизни я редко задумывалась о смерти, а тут… сюда бы того, по чьей вине я здесь маюсь… зараза чертов, – снова жалуется Ася.

– Ради всего святого, прекрати! Изводят такие разговоры, – не выдерживает Анна Ивановна.

Смотрю, в палату энергично и шумно входит красивая измученная женщина.

– На какой почве спор вышел? Побойтесь Бога, девочки, – громогласно заявляет она, – будете скулить, вся жизнь рухнет, как карточный домик. Как бы ни повернулась судьба, надо до конца жить весело. Мне тоже раньше чужой смех ухо резал. Но завидовать чужому счастью не в моих правилах. Так уж жизнь устроена: на Земле грехи не наказываются, добродетель не вознаграждается. Не пойми что творится. На том свете каждый за свои грехи будет расплачиваться. Не стану я брать на себя бремя чужих, а за свои отвечу. И вам того желаю. Кому слишком плохо, пойдемте в нашу палату. У нас весело: вино, карты, анекдоты, песни.

Запомните, бабоньки – вредно держать в себе обиды, расслабляться надо, сбрасывать эмоции. Все болячки не от жратвы, а от нервов. В концлагерях люди погибали с голода, а в их кровеносных сосудах обнаруживали бляшки, какие теперь находят при ожирении. При спокойной жизни организм сам справляется с проблемами, созданными небольшим перееданием, но стоит распсиховаться – вся стабильность катится к чертям собачьим. Это я вам как медик говорю.

Она обвела затуманенным взглядом слушательниц и вдруг осеклась. Будто в чувство пришла… Лихо поправила соскользнувший на лоб парик и, вскинув голову, разухабистой походкой направилась к выходу.

Ее развязность и странная веселость сейчас были не ко двору. Все женщины вздрогнули, пораженные неадекватностью ее поведения. Нас испугал ее странный оптимизм. Я знала, чего стоила ей эта легкость в общении с нами. Не далее как вчера она жаловалась кому-то в туалете: