Вкус жизни

Но тут в кабинет вошла пожилая женщина и попросила медсестру сделать еще один снимок моего позвоночника. Та послушалась. Но что-то снова не заладилось, и изображение моих костей не устроило специалиста. Повторили процедуру. На этот раз пожилая сотрудница, внимательно рассмотрев снимок, сердито забурчала: «Смотри, как надо делать: отсчитывай позвонки и мысленно ставь на проблемном месте крестик… » И она острым ноготком сделала на моей спине метку. На этот раз снимок получился. Сползая со стола, я возмутилась: «Подопытного кролика из меня сделали? Разве нельзя было предварительно поучиться на манекене?» Разнервничалась, конечно, правда, внутри себя. Шла и буквально падала от внезапного спада сил. Еле-еле доковыляла домой. Врач, выписывая из больницы, предупреждал: «Никаких облучений, таблеток, массажей. Даже горячей воды остерегайтесь, пока ваш разбалансированный организм не перестроится. Вы теперь у нас хрустальная»… А тут четыре рентгена в один день! Поневоле разволнуешься…

Почти на год я выпала из привычной жизни, а если еще учесть полную стабилизацию разбалансированного организма, то на пять лет. Но главное ведь – живу, даже работаю!..

Я посмотрела на Лену. В голове мелькнуло: «Дай Бог тебе здоровья».

Воспоминания Леры прервались шумом передвигаемых стульев. Алла выходила из-за стола.

Ангел

А мысли Эммы отвлеклись на откровения Киры о самой себе.

«Я, – рассказывала она, – вдруг во всех подробностях представила домик на окраине Риги, в котором мы с сестрой жили со своей старенькой бабушкой до тех пор, пока она не умерла. Нас, уже школьниц, отправили в детдом, где и началось неожиданно свалившееся сиротство…

Внутри меня, как всегда при этом воспоминании, сразу все сжимается и цепенеет болью той далекой утраты самого близкого, невыразимо дорогого человека…

Нас отрывали от родного порога, а мы цеплялись за перила и испуганно кричали: «Бабушка, бабушка!», не желая верить, что остались одни в этом огромном, пустом без нее городе. Она ушла и забрала с собой целый мир добра и уверенности.

За горьким поминальным столом сидели чужие женщины и держали нас на коленях, а мы с сестрой, заплаканные и притихшие, испуганно глядели на них. Нас жалели, нам сочувствовали, но от этого мы еще сильнее ощущали, как холодно будет жить без родного человека. Перед глазами возникало лицо бабушки, к сердцу подступало что-то пронзительно-нежное и невыразимо жалостливое. И потоки слез унять было невозможно. Чужие люди не спускали нас с рук до самого приезда машины, увезшей нас из детства.

Мы не знали чистого чувства к родителям, не испытывали проявления к ним искренней неподдельной сердечности, не умели гордиться ими, ярко излучая радость уже только от слов «папа» и «мама». Папа не оборонял нас от всего мучительно стыдного, грязного, с чем пришлось нам встретиться, и мама не защищала ни от жизни, ни от самих себя. Но мы были сильны духом и выносливы потому, что когда-то у нас была бабушка. Памятью о ней мы отстояли в себе достойных людей…»

Теперь Эмме печальный рассказ Киры о девушке Лениного сына Андрея вспомнился. Кира рассказывала, а она тогда сидела в ее глубоком кресле и представляла себе эти трагические события. Когда становилось невмочь, прикрывала глаза, чтобы подруга не видела набегавших слез.

– Сынок, Андрюшенька, со мной делился, – рассказывала мне Лена.

«…Яркий майский день. Я иду в школу. Но все мои мысли занимает таинственная незнакомка: «Чем же особенна эта девушка? Тоненькая, подвижная, легкая, стремительная, вот-вот вспорхнет ласточкой. Короткая стрижка светлых волос, открытое, удивительно доброе лицо, милые ямочки на щеках. Глаза мягкие, на удивление грустные, будто темной дымкой подернуты. Даже когда губы улыбаются, они только чуть светлее или ярче становятся. Для своих шестнадцати лет (на ее школьной папке для рисунков четко выведено – «10 класс») девушка четырнадцатилетней выглядит. Но не стесняется своей незрелости.

– Долго буду молодой, – отшучивается она, услышав за спиной в свой адрес нескромные «комплименты» парней, прогуливающихся по парку, и взрывами смеха окатывающих стайки девчонок, встречающихся на их пути. – Вам не понять, что для меня недостаток, а что нет.

С улыбкой говорит, без обидных интонаций.

«Удивительно милая, необыкновенная, так бы и глядел на нее не отрываясь. Глаза притягивают. Ну и магниты! Что в них? Форма вроде стандартная, цвет обычный. Вот что! Поразительная, невыразимая прелесть взгляда! Глянешь – и пропадешь в омуте доброты невиданной, теплоты божественной, ласки чарующей… Я влюбляюсь?» – думаю я.